Пионер 1968-12, страница 17

она ушла за хлебом, н теперь кивнула Нинка. Мы пошли рядом, не зная, что сказать. Мокрый снег кашицей разъезжался под ногами. текли синие ручьи, на крышах сидели

говорить. Но даже вот так. молча, было хорошо идти рядом с Нинкой. Я шел. улыбаясь, глядясь в лужи, и совсем-совсем забыл о Юр-

Юркины синие, с рыжими крапинками глаза. Он смотрел на меня и на Нинку и очень радовался. Раньше он унижал только меня, и мы знали об этом вдвоем — он и я. Теперь он унизит меня втройне: перед собой, передо мной и перед Нинкой!

руки в карманы пальто, нагло улыбаясь, а я не трепетал, как раньше, нет.

ня! терзавшие меня столько времени, вдруг

лись как бы за руки, обрели стройность и

стеснялся Нинки, разучивал нелюбимые музыкальные упражнения и вообще жил беспорядочно и неопределенно, я стал человеком.

Еще вчера я был рабом музыки. Я мучился. я бился головой в дверь, не зная, что она

школе я понял, что есть вещи важнее музыки. Например, когда человек говорит сам себе правду. Пусть эта правда не такая легкая

ловека быть самим собой. И если человек сказал сам себе правду один раз, если он сумел

музыки, найдя в себе силу сделать это. сказав самому себе правду одни раз. я скажу ее снова. Я был рабом музыки. Я перестал быть им. Я был рабом Юрки. Теперь я ничей не

А Юрка все шел и шел на меня и все

гда. победы. Он достал из кармана свой ку-

Мне захотелоси закрыть глаза и спрятать ся куда-нибудь.

Я был свободный человек. А рядом со

Еще до того, как Юрка отвел для размаха

©