Техника - молодёжи 1940-10, страница 57

ных завоеваний нашего времени, Николай Арсентьевич! Но об этом после... — Ридан опять вынул часы. — Словом, «ГЧ» усилил и передал- мне кое-каше эмоции Анки. Правда, эта передача была очень несовер* шениа. Но я каждый день пробовал ее ловить и наконец приспособился различать импульсы даже не слишком возбужденного мозга. Наиболее ясные сигналы пошли в день катастрофы. Постараюсь передать вам вкратце то, что я уловил из представлений Анки, доносившихся до меня, как видения. В моменты особенно острых напряжений ее мозга эти представления достигали такой ясности и силы, что становились моими собственными. Я просто лишался своего сознания, видел, думал и чувствовал то, что видела и думала она. Потом импульсы слабели, начинали путаться с моими, периодически исчезали, получались провалы...

Не знаю, собирала ли она грибы, но часа за два до последнего сигнала, — возможно, это было в лесу,—-она оказалась радом с Виклингом и еще каким-то человеком и слушала их разговор, из которого можно было понять, что виклинг — не тот, за кого он себя выдает... Тут фигурировали машины Гросса, шифрованная радиограмма... Она лежала на земле, окованная ужасом, и боялась шевельнуться... Тут провал, может быть, она «потеряла сознание. Через некоторое время я снова почувствовал вторжение ее эмоций. Она одна. Короткий порыв радости, торжество освобождения от опасности,.. Она устремляется к вам. Тут снова довольно продолжительный провал. И вот она опять с Виклингом, уже в лодке. Вспышка гнева, отвращения к нему. Потом внезапный испуг, падение в воду, ужас гибели, отчаянные усилия выбраться из-под илота и, наконец, вспышка иекробиотиче-ского излучения — отчаянный, ни с чем не сравнимый сигнал смерти... Вот вкратце то, (Что я узнал тогда. «Из всего этого ясно, что Виклинг следил за вами и что-то замышлял со своим сообщником;.. Кстати, вы получили письмо от Ныркина, отравленное одновременно с моим шсьмом Ан-ке? Нет? Ну вот! Виклинг, очевидно, перехватил его, Анка узнала об этом, разоблачила его, и он, чтобы спасти свою шкуру, инсценировал несчастный случай.

Ридан молча подошел к своему столу, передвинул 'на нем какие-то предметы, стараясь отопнать тревожные воспоминания и загасить вспыхнувшее волнение.

— Какой «подлец!.. — гневно шептал Николай, ошеломленный разоблачениями Ридана.—Кто бы мог подумать?!

— Да, он маскировался искусно, — продолжал профессор. — Теперь, Николай Арсентьевич, нужно действовать. До сих пор я не мог предпринять ничего, у меня не было никаких улик. Представляете, что могло бы получиться, если бы я перед следственными органами обвинил Виклинга в убийстве и диверсии только на основании сведений, доставленных мне импульсами мозга погибшей дочери?.. Вероятно, меня засадили бы в дом умалишенных... Теперь у нас есть улики. Обломки весла, доставленные этим замечательным парнем, плотовщиком, уже дают достаточное основание для обвинения. Затем исчезновение письма...

— Есть еще улика, — вспомнил вдруг Николай? — Аня, уходя в лес, взяла с собой свой револьвер. 'Вернувшись, она не переодевалась, даже не заходила в палатку, Виклинг сразу увлек ее в лодку, и они отплыли. Потом... револьвера не оказалось в ее карманчике, который она специально для этого устроила на поясе, под платьем.

— Так, так... — подтвердил Ридан, — перед падением в воду она готова была стрелять в Виклинга, это я хорошо помню, значит, держала револьвер в руке. Улик достаточно. Действуйте, друг мой! Я не смогу этим заняться, да и вы лучше меня справитесь. Но заклинаю: будьте предельно осторожны! Вы теперь понимаете, на*

сколько враг опасен и коварен. Наташе ничего пока не говорите, пожалуй. Эти куски весла спрячьте, берегите, как эеницу ока... А Виклинга нужно взять так, чтобы никто об этом не мог догадаться в течение нескольких дней, пока будет выловлена вся шайка. Тут я вам помогу, пожалуй... Он, конечно, придет ко мне и, думаю, очень скоро, иначе его поведение стало бы подозрительным. Кроме того, моя радиограмма и все последующие манипуляции с Аней не могли не возбудить в нем некоторых опасений... Вот что... Свяжитесь с кем полагается и организуйте надежную группу людей, которые в любой момент по условному сигналу могут прибыть сюда, не возбуждая подозрений, хотя бы под видом наших сотрудников. А я беру на себя изолировать Виклинга здесь хоть на неделю, так что он сам с радостью на это согласится и даже предупредит об этом своих сообщников, чтобы о нем не беспокоились... Таким образом, будет выиграно время для следствия... Ну, иду... Начинайте сейчас же.

Николай выпрямился. Новая энергия заструилась в «ем. Снова Радан зажег надежду на чудо...

Предсказание Ридана сбылось скорее, чем он сам ожидал.

Едва Николай ушел из дому, в передней раздался звонок. Открыла Наташа. Виклинг вошел молча, неуверенно ждал, пока она протянет ему руку, потом схватил эту руку с благодарностью.

— Здравствуйте, Наташа!

— Здравствуйте, Альфред.

Он посмотрел на знакомые вещи, разбросанные Наташей по всей передней, сел на угол одного из ящиков, опустил голову на руки.

— Я не выдержал одиночества, Ната. И вот пришел... Скажите, 'когда будут хоронить?

— Не знаю.

— А где она?

— Не знаю... Где-то там. — Она кивнула в сторону института. — Ничего не знаю. И иикто ничего не знает, кроме Константина Александровича. Он что-то делает с ней... Очень занят, мы почти не видим его.

Виклинг поднял голову.

— Странно... Что можно делать теперь? Я пришел,, чтобы поговорить с ним. Вы не можете ему сказать обо мне?

Наташа молча сняла трубку внутреннего телефона, передвинула рычажок коммутатора.

— Константин Александрович, пришел Альфред, хочет вас видеть... Хорошо. — Она положила трубку на место.— Он просит вас подождать, сейчас придет.

Прошло не менее получаса тягостного, ненужного разговора, прежде чем появился Ридан. С тем же выражением благодарности пожал Виклинг протянутую ему руку.

Они вошли в кабинет. Ридан прикрыл дверь, усадил Виклинга, глухо справился о самочувствии. Тот не ответил. Казалось, он не слышал вопроса, складки страдания вновь избороздили его лицо.

— Я не знаю, зачем пришел к вам,— оказал он.— Очень трудно переносить горе. Мне особенно, потому что я виновник того, что произошло... Вот... я хотел просить... дайте мне возможность хоть как-нибудь искупить! свою вину. Я готов...

— Погодите Виклинг, — перебил Ридан,— я понимаю ваше состояние и постараюсь облегчить его при одном условии: если все, что вы узнаете сейчас, останется тайной, абсолютной тайной для всех.

Виклинг мутно посмотрел на профессора.

— Это слишком легкое условие... Мне нужно испытание, самоё тяжелое, трудности, непреодолимые для...

— Простите, что перебиваю вас. Я очень тороплюсь, в моем распоряжении сейчас буквально минуты. Трудности тоже будут. Но первое условие — тайна. Согласны?

Конечно, Константин Александрович.

Клянусь, что сохраню тайну и выполню любые ваши условия!

— Хорошо. Слушайте. Я пытаюсь восстановить жизнь Анны. Думаю, что мне это удастся...

Виклинг вскочил. Скорбные складки вдруг сменились чертами ужака на его лице.

— Это невозможно, — быстро прошептал он.

— Нет, это возможно. Но это трудная задача, и сразу разрешить ее вряд ли удастся. Потребуется довольно продолжительное время. Кроме того, мне нужна помощь преданных людей, не считающихся ни с временем, ни с затратой энергии, людей, на которых я мог бы положиться вполне и помощью которых мог бы воспользоваться в любую минуту дня или ночи. Николай Арсентьевич уже помогает мне, вы будете вторым. Если время позволяет вам...

—• Я пользуюсь отпуском еще три недели. А если аюнадобится...

— Прекрасно, хватит (пока. Итак, второе условие: по меньшей мере на неделю вы переселяетесь сюда. Никто не должен знать об этом. Всякое сообщение ваше с внешним миром прекращается. Почта, телефон перестают существовать для вас. Можете сообщить всем друзьям и знакомым, что вы уезжаете, скажем, в Ленинград по моему {поручению. 'Вот. Если согласны, приходите завтра ровно в девять часов вечера... А теперь простите, я уже должен нтти.

Виклинг схватил руку профессора обеими руками, с жаром потряс ее и с ошеломленным видом вылетел из кабинета. Ридан с минуту стоял у окна и наблюдал, как он зигзагами шел через палисадник, потом по улице, сохраняя все тот же вид человека ошеломленного и вконец поглощенного своими мыслями.

— Актер! — прошептал Ридан, гневно стискивая «улаки.

к вечеру отекшие легкие Анны сжались до нормы. Грудь, остановившаяся в спазматическом, непомерно широком вздохе, наконец опустилась. Микрореитген показал, что бронхи и альвеолы теперь приняли почти правильную форму. Сухой воздух;, вводимый в трахеи до трубкам иод очень «слабым давлением, проникал все дальше и уокорял изгнание лишней влаги.

По расчету Ридана, ровно через два часа можно будет считать «подготовку трупа законченной и приступить к последней, решающей операции.

Ридан сильно волновался. Через эти два чаев или появится надежда на счастье, ни с чем не сравнимое, невероятное, или... будет удар, последний, самый жестокий, после которого уже не останется никакой надежды. Думая о возможности счастливого исхода, Ридан моментами готов был потерять самообладание. Мысли о крахе, на-оборот, заставляли его сковывать ускользающие от воли чувства, превращать их энергию в работу. Ридан заметил и понял этот парадокс и уже старался не допускать расслабляющих мыслей о благополучном исходе.

Он думал о том, что еще надо сделать, чего нельзя упустить из виду. Он мысленно входил внутрь тела, вращавшегося в «компасе», осматривал, ощупывал каждый орган, проверял его цвет, консистенцию, его работоспособность. Иногда в каком-нибудь уголке этого сложного хозяйства возникала неясность. Тогда он звал на помощь одного из двух своих ассистентов, посвященных в тайну происходящего: худощавого седого старичка, опытнейшего анатома и хирурга, или молодого талантливого специалиста по внутренней секреции и крови. И вот они вместе разбирали по мельчайшим сдвигам, по неуловимым химическим реакциям ускользающий от ясного анализа участок, спорили, сообща устанавливали, .как он должен вести себя сейчас.