Техника - молодёжи 1969-08, страница 31

ЧУКОТСКИЙ ФЕНОМЕН

ТВОРЧЕСКИЙ ПОДВИГ ТЕНЕВИЛЯ

И. ЛАВРОВ, художник-искусствовед

На самом северо-восточном выступе Евразии, напротив Аляски, живут чукчи. До революции этот народ практически не испытывал влияния современной цивилизации. Но вот столкнулись два образа жизни и мышления — архаичный и высокоразвитый. Столкновение неизбежно должно было породить чукчу-реформатора, чукчу-просветителя. Им оказался скромный пастух Теневиль, умерший в 1944 году. Еще до установления Советской власти этот человек, проведший жизнь в нужде и лишениях и презираемый за «никудышность» своими благополучными сородичами, создал совершенно оригинальную систему письменности, близкую по своему типу древнейшим формам картинного (пиктографического), или символического (идеографического), письма.

Сейчас в науке весьма актуальна проблема неразрывной взаимосвязи структуры мысли и ее знакового (семиотического) проявления. С этой точки зрения творчество Теневиля — уникальный эксперимент, достойный самого внимательного изучения.

Слухи о Теневиле ходили среди ученых уже давно. Выдающийся знаток чукчей В. Богораз (Тан), больше известный как писатель и автор любопытнейшей книги «Эйнштейн и религия», в 1934 году опубликовал статью «Луораветланский (чукотский) язык» с ценными, но предварительными сведениями о новой системе письменности. Меня очень заинтересовало изобретение чукотского пастуха. Поэтому, приехав в 1945 году на крайний северо-восток как сотрудник археолого-этнографической экспедиции Академии наук СССР, я решил серьезно заняться им.

Оказалось, Теневиль умер за год до моего приезда. Но его жена Раглине, его яранга и вещи находились всего в 12 километрах от Анадыря, в урочище Жиловая Кошка.

И вот больная и старая Раглине — она скончалась через несколько недель — рассказывает незамысловатую жизнь Теневиля.

«Был Теневиль. Было стадо. Богатые оленеводы отобрали. Бедствовал. Пошел батрачить. Стал пасти оленей у моего отца Bay. Делать слова начал, когда родились три сына, еще до прихода Советской власти. Сделанному учил сыновей».

Раглине раскурила самодельную медную трубку, затянулась, в раздумье помолчала и продолжала:

«Писал до самой смерти. Когда жили в оленсовхозе на Снежной, приезжали русские, спрашивали, сказанное записывали.

Перед смертью сказал: никто прочитать не сможет. Если хотите, сохраняйте или передайте русским, которые будут спрашивать».

Светильник, заправленный нерпичьим жиром, стал мигать. Сняв нагар с моховых фитилей, Раглине закончила: «Остался ящик, занесенный снегом, в нем все написанное Теневилем.

Приходи завтра утром, получишь его. Если сумеешь понять написанное Теневилем, расскажи людям, пускай узнают, что думал Теневиль, как жил, как делал слова».

Ящик, видимо, еще осенью был оставлен под открытым небом, мок под дождем, а потом его занесло снегом. Все, что в нем находилось, смерзлось в сплошную ледяную глыбу.

В жарко натопленном классе Анадырского педучилища оттаявшая глыба льда превратилась в кипу мокрых листов бумаги и потрепанных книжек. Их просуши-дали, раскладывая на столах, развешивали. Тут было все, на чем можно писать, включая обрывки оберточной бумаги и конфетные фантики.

Количество исписанных листов превзошло все ожидания, их было не менее трех~четырех тысяч.

Развешанные на веревках странные рукописи привлекали внимание посетителей. Завязывались интересные знакомства. Нашлись люди, рассказавшие мне о Теневиле.

Власий Шитиков (знал Теневиля с 1924 г.): «Записывал все события, потом, через некоторое время, «отворит» — напомнит. В оленсовхозе Теневиля звали «профессором». Вежливый, «с рукой здоровался».

Василий Ванюта — студент педучилища (работал в оленсовхозе, куда Теневиль поступил первым из чукчей): «Тихий, спокойный, ласковый, говорил внушительным тоном. Писал по вечерам — события за день. Любил музыку: наигрывал на самодельной балалайке чукотские мотивы и пел».

По словам Раглине, один из ее сыновей — Этувьи, он же Егор, — еще помнил «письмо» отца. Разыскиваю Этувьи на строительстве в заливе Лаврентия. Ему двадцать лет, он окончил 4 класса, хорошо говорит по-русски, хотя запас слов у него невелик. Егор помог расшифровать знаки (идеограммы) Теневиля. Он рассказал, что вместе со старшим братрм, умершим в 1939 году, легко усвоил их. Дважды Егор писал письма отцу: одно из оленсовхоза, когда Теневиль со стадом был в тундре, и второе из Уэлькаля, когда был призван на военную службу.

Теневиль пытался научить и соседей чукчей, но они с недоверием относились к его занятиям.

Однако Теневиль всем говорил: «Учитесь! Должно быть у чукчей свое письмо!»

Переезжая в оленсовхоз, хотел бросить писать по-своему. Поддержку получил от арктической экспедиции 1933 года, а в оленсовхозе считали его письмо полезным и давали бумагу.

Лунный календарь Теневиля.

31