Вокруг света 1971-02, страница 17

минуты отдыха: жалобы каждого больного проходят через него, в решении хозяйственных и организационных вопросов с местными властями без его участия не обойтись. Иногда даже ночью он вскакивал и, не просыпаясь, обращался к кому-то по-испански: «Как вас зовут? Где болит?»

Жители знали, что советские медики никому не отказывают в помощи, когда бы она ни потребовалась, днем или среди ночи. Но один случай поразил даже тех, кто уже привык к самоотверженности русских. Об этом пишет в своем дневнике Ренат Ачкурин, студент-медик.

«8—9 августа, г. Уайлас.

...Ребята собирались спать, когда нам сообщили, что в нескольких километрах от города с обрыва свалился грузовик, на котором ехали семеро рабочих. Трех из них привели к нам. Их лица были покрыты синяками и ссадинами.

Эти трое оказались счастливее своих товарищей: когда машина врезалась в скрывавшийся за поворотом завал, их тут же выбросило из кузова. Остальных же грузовик, сорвавшийся с обрыва, увлек с собой, Что стало с ними, никто не знал. Раздумывать было некогда: где-то в черноте ночи, в пустынном ущелье, — люди, которых еще, может быть, можно спасти.

Группа под руководством Роберта Тощакова, главного врача отряда, немедленно начала готовиться к приему пострадавших. Мы с Геной Андреевым и Ринадом. Адитяровым через пятнадцать минут были на месте аварии. Луч фонарика вырвал из темноты, метрах в сорока от края дороги, контуры перевернутого на бок «форда». Осторожно спустились. Грузовик зацепился за большие камни, торчащие из склона, и чудом удерживался в этом полувисячем положении. Осторожно открыли дверь кабины. Оттуда внезапно раздался безумный хохот. На нас уставился бессмысленный взгляд человека... Жуткое зрелище! С трудом, стараясь не качнуть машину, которая в любой момент могла рухнуть вниз, извлекли его из грузовика. Из-под кузова машины торчали босые ноги. Голова человека была раздавлена огромным колесом. Помочь ему уже было невозможно. Двоих нашли лежащими поодаль.

К полуночи пострадавших доставили в Уайлас. Шесть носилок встали вдоль стены. Открытые переломы, скальпированные раны головы, кисти, с которых, будто перчатки, содрана кожа. Необходимо было вывести из шока и срочно оперировать того, у которого была размозжена ступня и сломана голень. Оперировать! Но где, на чем? До госпиталя — сотня километров опасной горной дороги. Ночь.

Операционный стол соорудили из раскладушки, поставленной на табуреты. К балке, под потолком торчащей поперек комнаты, Коля Шинаев приладил систему для переливания крови. Зажгли все свечи. Карманные фонари заменили операционную лампу. Стопу пришлось ампутировать. Во время операции несколько раз катастрофически падало артериальное давление, но Миша Романов, наркотизатор, сумел вывести больного из опасного состояния. Около трех часов ночи больного переложили на носилки, жизнь его была уже вне опасности.

После этой были сделаны еще четыре операции...

Неимоверно устали за ночь. Едва не валились с ног. Но нужно было еще эвакуировать пострадавших в госпиталь. Утром должен прилететь вертолет. Сесть поблизости от Уайласа невозможно, нет ни одной достаточных размеров площадки: городок расположен на склоне горы. Нужно было идти за шесть километров в село Чумпа.

И вот, собрав последние силы, с носилками на плечах перебираемся через руины домов и завалы. Прислушиваемся: не слышно ли гула мотора? Пробьется ли вертолет? Облака могут закрыть путь через ущелье, и что тогда?

Но вот сначала едва слышно, а потом все нарастая, послышался долгожданный рокот двигателей. Щш серебристо-голубой МИ-8 заходит на посадку...»

ЛЮДИ С НЕБА

Уже вторую неделю мы живем и работаем в кечуанской общине Тумпа. Понемногу осваиваемся. Жители тоже начинают привыкать к нам — помогают в хозяйстве. Они разжигают нашу небольшую походную кухню, собирая для этого куски балок из развалин домов. Заботливо поддерживают огонь, который, лениво слизывая щепки и сухие стебли тростника, вот-вот погаснет: и ему недостает кислорода. Некоторые, стоя на грудах земляного кирпича, сосредоточенно следят через окно медпункта за тем, что мы делаем. Хмурятся, когда какой-нибудь малыш заплачет, испугавшись фонендоскопа, который приложили к его тельцу, чтобы прослушать сердце и легкие. Улыбаются, когда он, в ответ на долгие уговоры Игоря, умолкает и, ухватившись за блестящую головку инструмента, тянет его ко рту.

Вокруг много нового, непонятного, подчас странного. Странно видеть первобытную деревянную соху, которую, задрав головы, тяжело тянут два быка. Проходишь по деревне, будто перелистываешь учебник истории. По снопам пшеницы, рассыпанным на земле, гоняют несколько лошадей или ослов: обмолачивают зерно. В другом дворе несколько женщин, сидя на земле, молотят палками. Зерно обращают в муку на маленькой, однрй на всю округу, водяной мельничке, к которой стекаются несколько шумных ручьев, берущих свое начало от родников Уаскарана. Но за мельницу надо платить, а у индейцев, живущих нелегким трудом земледельцев, едва хватает денег на спички, соль, сахар. Поэтому зерно индейцы размалывают, как и их далекие предки, вруч

ную, раскачивая тяжелый, округлой формы камень в углублении другого камня.

Пищу готовят в больших глиняных горшках на очаге, сложенном из камней в углу двора. Хозяйка, присев на корточки, раздувает огонь через бамбуковую трубку.

Большинство хижин сложено из кирпичей «адобе» — смеси земли с соломой. Их готовят тут же, на месте стройки, земля — под ногами, солома — с маленького поля, что есть возле каждого дома. Крыши из крупной черепицы, «техас», как ее здесь называют. Есть и хижины из тростника, переплетенного стеблями кукурузы. Невысокий забор, бегущий от дома к дому вдоль улицы, собран из камней, которые покрывают склоны гор.

В деревне есть небольшая начальная школа. Пятеро учителей приезжают каждый понедельник из долины — городка Манкоса и в пятницу возвращаются домой. По вечерам они наши гости. Директор школы Антонио Хименес, невысокий, как и остальные, подвижной человек, его жена Марта — они живут в палатке на площади, прямо против медпункта. Еще двое учителей: один — худой и необычно высокий для этих мест, с морщинистым лицом и низким голосом, другой — молодой, веселый парень. Любит петь, и мы с удовольствием слушаем, как он, прихлопывая рукой по колену, напевает темпераментные перуанские мелодии. Неподвижно глядя большими черными глазами на лампу, коптящую на столе, тихо подпевает Либертад, самая молодая среди учителей. Видно только ее лицо, черное платье сливается с окружающей темнотой. В Анка-ше сейчас это самый распространенный цвет одежды: почти в каждой семье траур. Отец и брат девушки в тот майский день остались под развалинами дома...

Директор засыпает нас вопросами :

— А сколько?.. А как?.. А... Неужели все это правда?

Никак не могут поверить.

Реагировали на нашу помощь по-разному: одни, когда мы отказывались брать деньги, спрашивали: «Мало?», другие обижались, третьи... трудно доходили до них простые для нас истины.

Мы долгое время оставались для местного населения непрос

15