Вокруг света 1974-11, страница 73

Вокруг света 1974-11, страница 73

стали о сталь — это о г а н вносил лепту своим леденящим душу стаккато.

Барабанщики и огантьер, едва различимые в полумраке, располагались как раз напротив нас. Молодой человек в выцветшей голубой блузе, белых брюках и измочаленной соломенной шляпе играл на мамане. Рядом с ним сидел барабанщик-с е к о н д,

полный человек средних лет, вокруг головы которого был повязан белый платок. Он выбивал сложный ритм, пользуясь короткой палочкой и маленьким смычком, зажимая его в правой руке таким образом, что мог ударять по барабану либо концом смычка, либо ладонью. Мужчина, склонившийся над ката2, был обнажен по пояс... Он поминутно встряхивал головой в такт движениям рук. Огантьер держал в левой руке маленький стальной прут и постукивал по нему длинной железной спицей. У каждого барабана был свой отчетливый ритм. Они сливались со звуками огана в гипнотическую симфонию. Я пытался не дать ей увлечь себя, но против воли все больше и больше зачаровывался. Нечеловеческий плач огана и дьявольская магия барабанов уже пленили мой дух, они уводили его в ночь, влекли в далекую Дагомею, и мамбо, как призрак, преследовала меня, визгливым, протяжным голосом распевая заклинания.

Резер прошептал, что она взывала к Папе Легбе, а это лоа, с которого всегда начинается любой обряд. Она приглашала Легбу и остальные божества, воздавая им хвалу и умоляя благосклонно отнестись к собравшимся.

— Какого бы лоа ни призывали, — пояснил Резер, — всегда поют три песни. Первая обязательно посвящена Легбе. Слушайте! Они произносят: «Папа Легба, отвори ворота, Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти. Отвори ворота, чтобы я смог возблагодарить лоа».

Тело мамбо было как бы заряжено ритмом: трепетал каждый мускул. Многовековая традиция ритуальных танцев джунглей билась в ней. Внезапно с быстротой

1 О г а н — гаитянский ударный инструмент. Состоит из двух металлических палочек; звуки извлекаются постукиванием их друг о друга. (Прим. переводчика.)

2 Все водуистские обряды сопровождаются игрой на барабанах. Барабанов счетом три, все они разные, и каждому присущ определенный ритм. Самый большой из них носит название «маман» — ему принадлежит ведущая. партия. Следующий именуется «секондом» и, наконец, самый маленький — «ката». (Прим. переводчика.)

молнии мамбо преобразилась. Создалось впечатление, что она с облегчением сбросила с себя бремя привычек, забот и нужды. Она превратилась в наместницу бога. Белый хлопчатобумажный тюрбан стал короной, ассон — скипетром, глаза — драгоценными камнями, ритмика ее движений — образом и сущностью лоа.

— Этим людям присуще особое чувство ритма, — говорил Резер. — Прислушайтесь к барабанам! Самый маленький получил свое название от издаваемого им стаккато: ката, ката, ката. Се-конд вносит свой ритм: ум.-пим, пим, ум-пим, пим, бид-длилип, ум-пим, пим. А маман говорит: бум, бум, пим, пим, бум, бум, бим, бим, бим, и затем — раскатисто: б-р-р-р-р-р, бэнг! бум, бэнг!.. На христиан святой дух, — продолжал он, — нисходит в песнях и музыке. Здесь же духов призывают барабанами, заклинаниями и, главное, танцем мамбо. Мамбо совершает ритуал по раз и навсегда заведенному образцу. Смотрите, каждое ее движение имеет особый смысл. Ох-о, ох-о, а это уже к обряду не относится. Или я ошибаюсь?

Мамбо стояла перед ним. Ее глаза были устремлены на него, а тело грациозно изгибалось. Она сделала несколько быстрых движе-нйй ассоном, как бы благословляя его, и Резер поднялся со своего места. Его приглашали принять участие в самой сложной фазе ритуала: очевидно, ранее он уже много раз исполнял эту роль.

Мамбо передала Резеру ассон с прикрепленным к нему колокольчиком, а затем вручила ему глиняный кувшин с водой. Он церемонно принял их, и оба с подчеркнутой любезностью поклонились друг другу. Далее они поклонились на четыре стороны света и окропили землю перед ога-ном, ката, секондом и маманом. Потрясая ассоном, Резер направился к центральному шесту и трижды оросил водой из кувшина его основание.

Я огляделся по сторонам. Воду-истов охватила дрожь, как будто бы они физически ощущали энергию, струившуюся от Резера, мамбо и от раскачивающихся унси. Быстрые руки барабанщиков напоминали безупречно отлаженный механизм, а сложные ритмы, казалось, рождались где-то в глубине их погруженных в транс тел. Каждая косточка, каждый мускул был в движении. Огантьер высоко поднял свой стальной инструмент и, выгнувшись назад, с закрытыми глазами вызванивал на нем

какую-то остросинкопированную мелодию.

Возбуждение нарастало. Неумолчные раскаты барабанов слились в ровный гул, похожий на завывание ураганного ветра, который в любой момент мог ворваться в перистиль и повергнуть верующих в захватывающий религиозный экстаз. Это был обряд, посвященный лоа, это было молебствие на креольском и на «лан-гаже», древнем африканском диалекте, который божества воду считают своим родным языком.

Резер танцевал непринужденно, но ни на минуту не забывал о собственном достоинстве. Его любовь к воду становилась в такие моменты предельно явной, столь же явной, как и при пересказе им народных преданий, и при исполнении гаитянских песен, и при его встречах с крестьянами на тропинке в джунглях или на улице города.

Меня очень удивило, что в прошедшей части ритуала не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало эротическую или пьяную оргию. Я ожидал, что и жрица, и участники обряда будут потреблять ром или к л э р е н без всякой меры. Почти все книги о воду, что я читал ранее, уверяли, будто ром и эта религия неотделимы друг от друга. Но то, что я наблюдал в течение первых тридцати минут, было совсем иное, это было таинство, столь же древнее, как и род людской, — религиозный танец. И когда Резер снова уселся позади нас на скамью, он объяснил:

— Аристотель был прав, когда утверждал, что танец — это одухотворенный подражательный акт, — говорил Резер. — То, что присуще воду — движения людей приводят в движение богов, — от