Вокруг света 1979-07, страница 15

«То, о чем лет десять назад не смели говорить открыто, — сообщил мне все tOT же университетский администратор, — теперь напечатано крупными буквами в зачетных книжках студентов первого курса: «Диплом не дает права на должность».

К ВОПРОСУ О ПРИВЫЧКАХ

По воскресным дням у Центра имени Жоржа Помпиду, внешним видом напоминающего нефтеперерабатывающий завод, но никак не выставочный комплекс, коим он служит на самом деле, собираются безработные артисты: клоуны, трюкачи, музыканты, гипнотизеры... Своего рода центральный рынок уличных зрелищ — кстати сказать, в двух шагах от того места, где несколько лет назад был настоящий рынок, «Чрево Парижа», а сейчас здоровенный котлован, растянувшийся на десяток городских кварталов.

В пестром балаганном столпотворении мое внимание привлекли бородатый, обнаженный по пояс молодой человек в черных рейтузах, с изрезанной и исколотой спиной, и девушка в выцветших джинсах и пончо. Кольцо зрителей вокруг этой пары было самым плотным.

Кто знает, о какой профессии мечтал когда-то этот парень, но в том, чем он занимался теперь, уже виделся профессионализм. Это чувствовалось хотя бы по тому, как он «выкачивал» деньги из зрителей. Нервной, мечущейся походкой двигался он по кругу и хриплым голосом кричал в толпу: «Сто франков! Мое представление стоит сто франков! Будут сто франков — начну работать, не будут — катитесь к чертовой матери!»

Франковые монеты бросали неохотно и скудно. Девушка поднимала их, укладывала на бамбуковую циновку в аккуратные столбики, тут же сообщая напарнику точную цифру собранной суммы. «Сорок три франка! Но этого же мало! — возмущался «факир». — Вы слышите, черт вас подери! Осталось еще пятьдесят семь франков! Итак, жду сорок четвертый!»

Когда ручеек монет иссякал окончательно, парень хватал деревянную миску и обходил с нею публику, выкрикивая проклятия. «Бездельники, скупердяи, гнусные жадины!» — какими только определениями не награждал он зевак, однако никто не обижался, никто не уходил, наоборот, крики при

влекали новых зрителей, некоторые из них швыряли монеты. Видимо, таковы были законы жанра, и обижаться на них не имело смысла.

Да и грех, действительно, обижаться на того, кто калечил себя, ложась голой спиной на битое стекло, взгромоздив на себя восьмерых добровольцев из публики. Едва трюкач вставал с земли, как тут же начинал следующий аттракцион: отхлебывал из пластмассовой банки керосин, а потом из-рыгал гейзер пламени или же давал добровольцам из публики опутать себя цепями, скрепить их дюжиной замков, а потом срывал узы, корчась от напряжения.

Он уже давно привык. Это было для него обычным занятием, его повседневным трудом, хлебом насущным. И будничными, привычными движениями девушка в пончо вытирала кровь на спине своего компаньона, точно смахивала пыль с пиджака...

— Да, я уже привык... — признался мне однажды двадцатилетний Гийом, невысокого роста паренек из Бретани, приехавший в Париж в поисках работы.

Мы познакомились на улице Бельвиль, в агентстве по трудоустройству. Я проходил мимо, заметил у одного из домов толпу и, когда агентство открылось, вошел внутрь. Все сели на стулья, поставленные рядами, как в классе, молча, украдкой оглядывая друг друга. Время от времени кого-то вызывали, он вставал, пересекал зал — темно-голубой бетон и стеклянные перегородки — и опускался на стул перед письменным столом, за которым сидел агент по трудоустройству.

Я прислушался к разговору между одним из агентов и сидевшей напротив него симпатичной блондинкой. Опросив клиентку, агент говорил в телефонную трубку: «Она хорошенькая и подойдет для вашего магазина». Потом клал трубку и набирал новый номер: «Нет, она еще не достигла совершеннолетия, но зато... Послушайте, месье, она прехорошенькая, и я уверен, что ваш банк только выиграет от этого...» И снова вешал трубку, и снова набирал номер...

Время от времени я слышал фразы, которые были недоступны моему пониманию. Например: «Этому нанимателю номер 97 не нужен». — «Понятное дело. А ты попробуй предложить ему мой, шестнадцатый».

Гийом мне все объяснил. Он знал эту машину «как свой собственный карман». 97 и 16 оказались шифрами для «наиболее тя

желых случаев». «Шестнадцать» обозначало молодого человека, которому едва исполнилось шестнадцать лет, который не освобожден от воинской службы и не имеет опыта работы, а число 97 — уроженца Мартиники или Гваделупы.

— Антильцы, — продолжал Гийом, — самый плохой «товар». Считается, что они хуже всех приспосабливаются к нашему ритму работы. Несколько выше ценятся африканцы. У них есть свой номер — 31. Разумеется, в заявке на работников любое упоминание о расе запрещено. Но зачем посылать парня к хозяину, который с ним даже разговаривать не станет?

Гийом, мрачный и замкнутый, пока мы с ним сидели в агентстве, на улице оказался довольно приветливым и словоохотливым пареньком.

— В конце концов, почти все уходят из агентства с адресом нанимателя. Но бумажка, которую там дают, ничего не значит. Вот, пожалуйста, мне дали адрес, где на одно место уже шесть кандидатов. Здорово?

Раньше Гийом надеялся на свой диплом техника. Но работы по специальности не нашел: его родная Бретань «в этом отношении настоящая пустыня». Писал в 25 мест, получил 10 ответов, все начинались одинаково: «К сожалению...» Приехал в Париж — та \ же картина. Правда, иногда уда- ¹ валось устроиться на временную работу. Кем он только не побывал за последние два с половиной года: рассыльным на почте, мойщиком посуды, шофером грузовика, страховым агентом, и еще, и еще — всего я не запомнил...

— Начало осени, — объяснял мне Гийом, — после того как школы выбрасывают своих учеников, — труднейшее время. Даже самое паршивое место приходится искать неделями. Надо, видимо, подождать, пока схлынет волна новых безработных, а потом заняться поиском более или менее приличного места. Мне еще повезло — есть тде жить. А у многих в моем положении вообще нет крыши над головой. В Париже с этим еще труднее, чем с работой. Так что... Да я уже привык, — добавил он, улыбнувшись.

КУДА ПЕРЕНАПРАВЛЯЕТСЯ АГРЕССИЯ?

На станции «Репюблик» пятеро нетрезвых молодых людей ломают автомат, продающий жевательную резинку, жареные орешки и прочую мелочь. На перроне полно народу, тем не менее никто не вмешивается, все «не замечают».

13