Вокруг света 1979-12, страница 34

словам Хейердала, «покинуть дом, не повидав, как живут хозяева, — значит себя обокрасть...».

Утром выехали, сперва сухопутьем. Дорога шла вдоль канала, берега фактически нет. Вспухшая, вровень с сушей, вода — и на ней лодки — порожние, груженые, одиночные, сцепленные по две, по три в караван. Когда позже представилась возможность залезть в такую лодку, я оскандалился. Она плоскодонная, узкая, сохранять равновесие трудно, а надо ведь и грести. Выдал пару-другую неуклюжих гребков — и неудачно. Местные же жители — мужчины, дети — правят стоя, привычно орудуя веслом или шестом.

Лодки — дощатые, смоленные битумом, с загнутыми кверху носом и кормой. Издали похожи на упавшие в воду листья ивы. Это была аравийская Венеция: покачивались у причалов лодки, и прыгали по ним, резвясь, ребятишки, только речь и одежда не итальянские и дома из камыша.

Но мы, в сущности, еще едва выбрались за городскую заставу, страна болотных арабов начиналась дальше. Мы пересели в мотобот.

Суденышко двигалось с натугой, иногда застревало на мели, врывалось в озерца свободной воды и снова пряталось в зарослях. Порой казалось, что плывем посуху, тростник раздвигался спереди и смыкался сзади, в нем что-то фыркало, вздыхало, с шумом передвигалось и, вероятно, следило за нами из гущи травяных джунглей.

Все, что мы вокруг видели, твердило в два противоречивых голоса о мощи и тщете усилий человеческих рук.

Когда-то, тысячи лет назад, в эпоху расцвета шумерской — или дошумерской? — цивилизации, здесь действовали гигантские ирригационные сооружения, на обширных пространствах орошенной плодородной земли росли пшеница и рис. Именно в те времена зародилась слава сказочного оазиса среди пустыни, райского Нижнего Двуречья.

Затем пришла катастрофа. Не сразу, не в ночь, не в год — возможно, чтобы ощутить ее приход, понадобилась смена нескольких поколений. Вспыхивали опустошительные войны. Люди бросали обжитые места. Берега каналов осыпались, поля превращались в болота. Там, где раньше зрели колосья, буйно разрастался дикарь-тростник.

И тут мне вспомнился наш среднерусский кипрей. Печальный цветок, сторож развалин и пожарищ, он тоже растет везде, откуда ушли люди. И еще вспомнилось из читанной когда-то «Туманности Андромеды»: космонавты летят над фантастической планетой, жители

которой уничтожили друг друга в ядерных битвах, и видят, что всю ее поверхность заполонили маки, полчища черных маков, маков-му-тантов, излучающих рентгены, маков, единственных и последних, кто остался на планете в живых.

В эпоху, когда возникали эти болота, человечество даже пороха еще не выдумало, не то что напалма и нейтронных бомб. Но и стрел с мечами оказалось достаточно, чтобы огромный край обезлюдел. Как, выходит, ужасающе легко и доступно гомо сапиенсу, если он не поумнеет, стереть себя с лица Земли и превратить ее в жуткую планету черных маков...

Через три часа мы достигли заводи, где торговцы скупают рыбу, ыривезенную из совсем уже глухих,

глубинных районов болотной страны. Мотоботу дальше пути не было. Пересели в лодки.

И опять хлюпанье прогретой воды, поиски русла, протискивание сквозь заросли. Не то плавание, не то скольжение по илистому дну, по колеям, чуть более глубоким, чем нужно для колеса.

Без надежного проводника в эти дебри немыслимо соваться. Недаром сюда, в забытые богом края, издавна бежали всяческие изгои, рабы, бросившие хозяев, еретики, вошедшие в конфликт с обществом. Болотная страна становилась для них поистине обетованной, никто их здесь не отыскал бы, да и не пытался искать. Тот, кто попадал в эти места, обретал свободу от любых былых обязательств: его при-

Фото КАРЛО МАУРИ

I

32