Вокруг света 1980-06, страница 38

тор музея, хитро щурится. — А рядом?

Мы стоим на вершине хОпма, и вся панорама музея у нас перед глазами:

— Полтавщина...

— Полтавщина и Слобожанщина,—• поправляет Николаенко, обращая мое внимание на отступивший лес и просторную луговину, напоминающую осеннюю степь, по которой рассыпались б^елые хатки. — А на правом склоне, ■— видите широкий овраг? — село Среднего Поднепур^*-вья... Скоро заполним овраг

и будет у нас свой Днепр, Какая шё Украина без Днепра, без реки?

А то Подолье, — Николаенко показывает на левый склон холма, на белые и голубые хатки с фундамент том и заборами, выложенными из

местного камня. — Чувствуете: уже пейзаж иной, словно предгорье...

— А там, наверное, Карпаты, — говорю я. — Вот те высокие холмы, что за Подольём.

Дорога, как белая река, вьется по лощине, поднимается на полонину, где осенним огнем полыхает одинокая груша; на склонах — хаты, камень и дерево заборов...

— Все, что вы ^/ видите, — это лишь треть тех почти пятисот памятников народного зодчества, ко-торые мы предполагаем = поставить. Будет ещ| Ют Украины, будут зоны, бхватывающие всю Украину: древнее зодчество киевской Руси, народная архитектура и быт социалистического села- Видите, в стороне от Пол-тавщины, за строем молодых тополей, свежие домики? Там уже не

глина, солома и дерево, а кирпич, стекло, шифер, черепица... И хотя музей будет создаваться еще несколько лет, главный принцип его организации — региональный — уже воплощен. Мы стремились показать сложившиеся историко^этно-графические районы Украины. Каждый из них имеет локальные особенности культуры, народного зодчества и быта, и наша задача — достоверно передать их...

Я немало ездила по Украине. Помню просторные дубравы, белые песчаные дороги и гудящие под ветром сосновые боры Житомирщины. Соснь!? покрытые «шевронами», истекали смолой, она сбегала в приставленные к стволу воронки, и сборщики, обходя деревья, снимали переполненные и ставили новые, пустые... Помню свечи тополей на Миргородчине и утонувшие в садах хатки, разбежавшиеся на многие километры вдоль пыльного шляха; помню перерезанные глубокими ярами (приднепровские берега под Ка-невом и долгую, скользкую от дождей тропку в карпатских горах, что вела на голую вершину Говерлы, и спуск в долину через пронизанные солнцем прозрачные буковые и грабовые леса; помню песчаные откосы под Одессой — пройдя сквозь строй пожухшей от зноя кукурузы, мы скатывались по ним к морю...

И вот теперь, когда я окидываю взглядом 150 музейных гектаров, кажется, что передо мной расстилается рельефная цветная карта Украины и каждый километр ее узнаваем. Как и каждое село, хотя те села, которые видела я, лишь сохраняют отсвет прошлых времен...

Я говорю об этом Ивану Власо-вичу, он улыбается, довольный.

— А теперь, — предлагает он,— взгляните на наши села вблизи.

Дорога, сбегающая с холма, главной и единственной улицей проходит через полесское село, ведет к центру его — к майдану, к площади. По обе стороны дороги — хаты, сложенные из соснового кругляка. Не знало Полесье, лесной край, знаменитых беленых украинских хаток.

Полесскую хату хочется назвать избой, как где-нибудь на Северной Двине, — так просты и лаконичны ее линии, глухи стены, сдержанна резьба на фронтонах и наличниках. От этих хат веет жизнью нелегкой, замкнутой.

Невольно отмечаешь обилие хозяйственных построек: ток, кузня, ульи, прикрытые снопиками соломы, крупорушка... Гумно с овином еще не целиком покрыто крышей, и я вижу, как рабочий ловко крепит из ржаной соломы маленькие снопики — «парки», мочит их в ведре с водой, чтобы спрессовались, и подает на крышу кровельщику.