Вокруг света 1983-12, страница 13

ще не бросить, чем потом вылавливать из воды. У военных моряков сложилось доброе правило: за каждый метр причальной линии отвечает определенный корабль, его должностные лица. И если после шторма или от нагонного ветра появится в акватории порта какие-то плавающие предметы, водоросли, ветошь — словом, мусор, то его моряки чуть ли не сачками вылавливают. Это я видел на Балтике, да и на Черном море.

А вот что касается Мраморного, то оно произвело удручающее впечатление. Когда мы шли тоже с дружественным визитом из Севастополя в Средиземное море, чтобы посетить французский порт Тулон, то не могли не заметить, что Мраморное море заметно отличается от Черного. И цветом, менее сочным и лучезарным, и, главное, засоренностью. Форштевень корабля, разрезая воду, нередко разбрасывал по сторонам не только порыжевшие водоросли, но и пенопласт, полиэтилен, обломки ящиков, бумагу, бутылки... Здесь если откажет компас, то судоводитель, пожалуй, сможет ориентироваться по отбросам, этим издержкам цивилизации: они непременно приведут в Дарданеллы, а там до Средиземного — рукой подать.

Впрочем, это могло быть и случайным совпадением — просто впереди нас могли пройти по этому оживленнейшему пути какие-то безответственные «корсары», которым наплевать на чужое море и его судьбу... И вот эта засоренность вновь напомнила о Балтике времен войны, когда мне пришлось столкнуться с захламлением и грязью, можно сказать, один на один.

Уже начинало смеркаться, когда наш тральщик осторожно вошел в небольшой порт, чтобы с рассветом продолжить работу. Но причалы и вода возле них были так завалены отходами войны — разбитыми плавсредствами и искореженной боевой техникой, что едва нашлось место, где можно было «притулиться» кормой. Однако в узком ковше, в который мы влезли, нельзя было маневрировать с помощью машин. Надо было перетягиваться на швартовах, вручную. А для этого требовалось послать кого-нибудь на противоположную стенку П-образного ковша, чтобы закрепить швартов. Плавал я неплохо, и выбор командира остановился на мне.

Раздевшись, я накинул себе на плечо тонкий, но в то же время прочный сигнальный фал и медленно сполз в воду, боясь в прыжке разбить голову или распороть живот. Плыл осмотрительно. И чего только не увидел в воде — ржавые обломки корабельных надстроек, грязные, в мазуте обломки дерева и водоросли, какую-то кучу ядовито-зеленых тряпок...

Обратную стометровку я отмахал на едином дыхании, уже не боясь распороть живот — лишь бы поскорее выбраться из этой зловонной и опасной клоаки.

Потому-то мне так близка и дорога

забота о чистоте вод Балтики, которую с риском для жизни очищали от мин наши моряки. В сущности, загрязнение — та же мина, только незаметного и сильнозамедленного действия. Такая мина не взрывается, оглашая окрестности грохотом, но все равно несет смерть.

Полуостров Калифорния клином в полторы тысячи километров врезается в Тихий океан на западе Североамериканского материка. Хотя этот участок суши, принадлежащий Мексике, и носит одно название с юго-западным штатом США, Калифорнии эти разные.

Там, на севере, крупные заводы — преимущественно военные, мощные городские агломерации — Лос-Андже-лес и Сан-Франциско, военные базы, казино, игорные дома, шоу-бизнес, наконец, Голливуд — кинематографическое государство в государстве, где в свое время родился новый жанр фильмов о Диком Западе — «вестернов» — с их непременным героем — ковбоем.

Здесь, на юге, в Калифорнии мексиканской — не самой богатой территории Мексиканских Соединенных Штатов,— хорошо, если на сто километров полупустыни попадется один оазис с плодородной землей. А остальное — пропеченные солнцем пространства, нагромождения скал, высоченные кактусы, заросли юкки да гигантские артишоки — такие, что любой европейский огородник позеленеет от зависти. Конечно, есть прекрасные дикие пляжи — три тысячи километров малоосвоенной приморской полосы. Есть несколько крупных портов — Энсена-да, Санта-Росалия, Ла-Пас... Но это вдоль океана. А в основном здесь край Дикого Запада — настоящего, не киношного, того Дикого Запада, что в американской Калифорнии отошел в предание еще век назад.

Когда в 1848 году в результате американо-мексиканской войны США захватили свыше половины территории Мексики (то, что сейчас составляет территории штатов Техас, Нью-Мексико, Аризона, Верхняя Калифорния, Невада, Юта, части Колорадо и Вайоминга), завоеватели пренебрегли полуостровом. Мол, нищая земля... кому нужны эти пески, колючие кустарники и миллионы кактусов?

Кактусы, оказывается, тоже нужны. В современной Мексике их используют для нужд промышленности, а плоды отдельных видов идут в пищу. Юкка дает прочное волокно, из которого делают мешковину, веревки. Но основное достояние обоих штатов мексиканской

Вот почему нужны дружные усилия всех семи Прибалтийских государств, что по необходимости требует добрых отношений между ними и доброго, плодотворного сотрудничества. Слбвом, какова атмосфера в отношениях между народами и странами, такова атмосфера и над морем и в море.

Калифорнии — Нижней Калифорнии северной и Нижней Калифорнии южной — это пастбища. Весьма скудные, но для местного скота привычные. И обширные. Главная фигура здешних мест — вакеро, пастух, ничуть не похожий на приукрашенного голливудского ковбоя.

Мексиканский пастух спит на коже, одевается в кожу с головы до ног и обряжает в кожаные доспехи свою лошадь. Эстетические принципы, может быть, и играют какую-то роль, но главное — соображения «техники безопасности». Попробуйте-ка погоняться за стадом, продираясь сквозь заросли юкки и лавируя меж огромных кактусов-канделябров! Здесь джинсовому костюму — по стереотипу вестернов, стандартной одея^це американских ковбоев — не место. Несколько выездов на пастбище, и останутся одни клочья.

От кактусов разве что латы могут спасти. У вакеро такие латы есть — это его кожаное обмундирование. С замшевой курткой или дубленкой оно состоит в самом отдаленном родстве. Одежда вакеро — свободные покровы, сшитые из грубо выделанной толстой кожи. Они надежно защищают всадника и лошадь.

Конечно, носить такую броню тяжело, в ней жарко, наездник обливается потом. Но кто сказал, что труд настоящего вакеро — как бы он ни назывался: пастух, чабан, ковбой — легок? Это только на голливудской киноплощадке ковбои лихо скачут среди живописных скал, картинно откинувшись в седлах. Истинный вакеро, облаченный в свои доспехи, не спеша трусит на лошади, объезжая стадо. Долгие часы длится его рабочий день: с зари до жаркого полдня, а потом, после сиесты,— до темноты.

Только поздно вечером можно снять кожаные, пропитанные потом латы и предаться отдыху на ранчо или в каком-нибудь оазисе,

В оазисе, от которого до соседнего тенистого островка приходится ехать километров сто, а то и больше. Сто километров каменистой равнины, где высятся лишь колючие колонны кактусов, не дающих ни тени, ни приюта...

В. НИКИТИН

11

ЛАТЫ КОВБОЯ

■