Вокруг света 1986-12, страница 16

ки. Крыша есть, а за стены в летнее время можно не беспокоиться. Спальник тоже оказался один на двоих. Но нет беды и в этом.

Дождь шел ровный и спорый. Вода в реке быстро поднималась. Да и куда было ей деваться? Ведь грунт еще скован вечной мерзлотой.

Феликс, старый таежник, был спокоен.

— Дождь больше трех дней идти не будет,— сказал он и улегся спать. Я последовал его примеру.

Но только дрема слепила мне веки, как откуда-то снизу по реке донесся далекий утробный звук — у-у-уууу. Звук исчезал и возникал снова. Казалось, будто кто-то заводит лодочный мотор. Но откуда на Дулькуме моторы?!

Проснулся Феликс. Прислушался. И рассказал, что подобный вой он слышал в тайге часто и на многих реках. Но что это, не знает. Обычно звук возникает при подъеме воды в реке.

Дождь перестал на исходе третьего дня. Утром четвертого мы двинулись в путь. Были предельно внимательны: хотелось установить источник гула. Когда завыло совсем близко, прямо за поворотом, приготовили фотоаппараты. Но минул поворот — за ним ничего не было. Тут подоспел второй поворот. Уже после него вдруг позади мы опять услышали утробный вой. Так бы и осталась эта загадка нераскрытой, если бы не рыбак Николай из Кузьмовки. Он убедил нас, что воет лозина, сгибающаяся под тяжестью воды на быстром течении. Сгибается, распрямляется и воет.

Плыть по реке легко и удобно, но нужно и водоразделы обследовать.

Идем к далекой горной гряде. Перед нами — равнина, вся в мелких зеркалах озер. Под ногами чавкает, но вечная мерзлота прочно лежит под слоем мха. По болотине там и сям разбросаны низкорослые худосочные сосенки. Они стоят вкривь и вкось. Нет ни одной, которая росла бы вертикально. По-видимому, летом, когда мерзлота оттаивает, сосенки кривятся от ветра на почве-зыбуне.

Мое внимание привлекла одна из сосен. Крона ее была взлохмачена, ствол почти голый. Только с одной стороны уцелела узкая полоска коры, которая спиралью вилась от комля до кроны, да и сам ствол был скручен наподобие штопора. Это явление, подмеченное у северных деревьев, описано еще путешественником XIX века А. Ф. Миддендорфом под названием «болезнь кружения». Причина болезни едва ли известна. Трудная жизнь досталась сосенке, но, как ни крутила она ее, выжило дерево.

Условия изменяют облик северных растений до неузнаваемости — изменяется фенотип. Но генотип (набор генов) остается. Генотип меняется реже и обязательно в сторону большей приспособляемости. Местные изменения генотипа в конце концов приводят к появлению новых

видов растений. Заповедники как раз и представляют собой естественные лаборатории, где жизнь развивается при минимальном воздействии человека и где ученому открывается необозримое поле для исследований.

Помню, в одном из наших маршрутов мне удалось найти калипсо луковичную — редкую орхидею северных лесов. В мире более 15 тысяч видов орхидей, но все они обитатели тропических лесов. А вот калипсо луковичная прижилась на далеком севере. Она занесена в книгу о редких и исчезающих видах растений Сибири. Лесные пожары, рубки, выпас скота в лесу губительно сказываются на ее численности. Вблизи населенных пунктов это растение не встретишь. Только лесная глухомань спасает ее. Калипсо луковичная по-

надежным убежищем для этого ценного лекарственного растения.

Как много еще в растительном царстве средств, полезных для нас, о которых мы еще ничего не знаем или знаем очень мало! Вот совсем недавний случай. Грушевые сады Италии издавна страдали от болезни, называемой «бактериальный ожог груши». Были испробованы самые различные средства борьбы с ней, но ничего не помогало. Кто-то догадался привить итальянским грушам ген устойчивости против этой болезни, найденный советскими учеными в дикой уссурийской груше. Проблема бактериального ожога была решена. Множество ценных качеств таят и другие дикие растения... И наша задача — сохранить все их виды для ученых будущих поколений.

ражает своим ярким розовым цветком и тонким ароматом. И то и другое непривычно для тайги, которая не блещет яркими красками.

Находка калипсо — еще одно подтверждение правильности выбора территории будущего заповедника. Гори, калипсо, в заповедной тайге! Может быть, ты когда-нибудь откроешь человеку секрет — как тебе, неженке, удается победить зимние морозы и вечную мерзлоту...

Есть на территории Центрально-сибирского заповедника еще один цветок — марьин корень, или пион. Он издалека бросается в глаза: высокий цветоносный стебель с большими, глубоко рассеченными листьями, а на вершине — большой, больше ладони, ярко-красный цветок.

Стебель пиона начинается из корявого крупного корневища, которое глубоко уходит в землю. Существует промышленный сбор этих корневищ: они обладают ценными лечебными свойствами. Но, к сожалению, сбор плохо контролируется и есть опасность, что марьин корень может исчезнуть до того, как его изучат по-настоящему. Теперь Центральноси-бирский заповедник будет служить

То, что не успеем или не сумеем сделать мы, сделают они.

...Мы уже перевалили вершину горы Каменной. Еще на вершине слышали далекие раскаты грома, доносившиеся с юга, и там, где-то далеко-далеко, разрасталась, вспухала в полнеба черная туча с ослепительно белой вершиной. Но так ласково пригревало солнце, так легко веял ветерок, отгонявший пока еще редких, но надоедливых комаров, что мы не торопились покинуть вершину. Однако сейчас невольно ускорили шаги. Гроза надвигалась. А мы, как назло, попали в такую плотную пихтовую тайгу, что каждый шаг давался с трудом. Ветер крепчал, в тайге как-то сразу потемнело. Вершины пихт глухо ухнули и дугой склонились в одну сторону. Сверху посыпались старая кора, хвоя, обломки сухих веточек. Нужно немедленно становиться на ночлег, но кругом — сырая тайга. Толстый слой мха пропитан водой. Тут и там бежали ручейки талого снега, петлявшие меж упавших деревьев. И здесь воде не давала просачиваться в глубь почвы вечная мерзлота.

Наконец обнаружили гряду кам