Вокруг света 1987-11, страница 7

бо». Хотя все продукты хорошие, но они одни и те же, со временем приедаются. Вот и стараешься готовить по-домашнему, ведь от моей работы зависит настроение людей — не так уж много радостей здесь, на льдине.

В маленьком коллективе все на виду... Многие проблемы начинаются и кончаются в тесных стенах домиков. А полярная ночь, беспроглядная тьма вокруг еще больше подчеркивает удаленность, оторванность от внешнего мира. Полярная ночь! Сколько нелестных слов говорилось о ней исследователями Арктики. Нансен писал: «Полярная ночь!.. Я изнемогаю от твоей холодной красоты; я жажду жизни* тепла, света! Позволь мне вернуться и снова начать жить». Визе словно вторит Нансену: «Великая, вещая ночь! Жизнь идет своим чередом, часы отстукивают свои секунды, минуты, часы, месяцы, годы — и все это пропадает где-то в вечности... А ты сидишь здесь, за 80-м градусом, окруженный насыщенной смертью природой... Мрак и холод; незримо совершает над горизонтом свой путь солнце, и ни одного луча-улыбки не шлет в это мрачное царство, где все застыло в безмолвии...»

Да. Полярная ночь — самое трудное время на дрейфующих станциях. Не только из-за погоды — постоянных ветров и метелей, температуры, не поднимающейся выше минус сорока...

Виктор Карасев — один из самых опытных на СП-28 — зимовал неоднократно и в Арктике, и в Антарктиде. Его я и спросил, что он думает о полярной ночи:

— Когда долгое время живешь в маленьком ограниченном коллективе, не все так просто... Вот приехали мы на льдину: каждый со своим характером, своей судьбой, отношением к жизни. Проходит время. Если дома, на Большой земле, впечатления от человека, с которым, к примеру, сталкиваешься каждый день на работе, как-то растворяются в большом числе контактов и встреч, то на льдине все это оседает, копится, нередко принимает и негативную окраску. В начале зимовки — все хорошие товарищи, в середине — некоторые могут в твоей оценке перейти уже в другую категорию. Так же оценивают и тебя... Это не открытие нашей станции — это общий закон. Бытует мнение, что с опытными полярниками зимовать легче, чем с молодыми. Не знаю, мне кажется, это неверно. У молодых реже встречается такое отношение: «Ладно, мол, бывали, знаем...» И все равно Чернышеву я не завидую. Ведь он самый молодой в истории начальник станции, а быть начальником и в то же время товарищем — ох как нелегко...

Большинство ребят комсомольско-молодежного коллектива оказались молодцами — не позволили себе расслабиться, замкнуться в себе, загрустить. Почему большинство? Да потому, что были и такие, с которыми пришлось расстаться: один так и не сумел приспособиться к жизни на

льдине, второго за некорректное отношение к товарищам тоже пришлось отправить домой. ^

У полярников бытует мнение, что, пожив полгода на дрейфующей льдине, узнаешь человека лучше, чем за двадцать пять лет жизни на Большой земле... Наверное, так и есть.

Иван Дмитриевич Папанин так вспоминал о дрейфе на СП-1: «Мы, конечно, не ждали, что на льдине будет спокойная жизнь, но и не представляли, что она будет столь перенасыщена всякими происшествиями, требовавшими от нас выдержки и терпения».

Одно из самых распространенных бедствий на дрейфующих станциях — разлом льдины. Явление это для полярников привычное, хотя и всегда неожиданное. Движущийся лед может издавать самые различные звуки — от звона лопнувшей струны до грохота взлетающего реактивного лайнера. Сила эта всесокрушающая — даже ледяное поле средней величины имеет массу около трех миллионов тонн. Не было, пожалуй, ни одной дрейфующей станции, избежавшей разломов и торошений: льдину СП-5 в течение года ломало 25 раз, станцию СП-9 вообще пришлось эвакуировать; предыдущую комсомольско-молодежную станцию СП-19, находившуюся на ледяном острове, разломало на отдельные кубики в 30—40 метров. На «Двадцать восьмую» приходили тревожные известия с СП-27, дрейфовавшей в тысяче километров от нас. После серии расколов льдина уменьшилась до ста метров, а полярников пришлось снимать специальным рейсом атомохода «Сибирь».

Когда комсомольцы СП-28 только готовились к открытию станции, известный советский исследователь Арктики академик Алексей Федорович Трешников спросил начальника станции Сашу Чернышева, приходилось ли ему работать на СП во время разлома?

— Приходилось,— ответил он.

— Ну, тогда хорошо,— сказал Трешников,— тогда, значит, к таким ситуациям вы готовы...

Нужно сказать, что «Двадцать восьмой» повезло. Трещины проходили по ледовому аэродрому, крошили, отламывали куски с боков льдины, доставили множество хлопот и дополнительной работы, но сам лагерь обошли стороной. К торошению на СП-28 привыкли, как привыкают к толчкам в купе поезда на крутом повороте железной дороги. Внешне никто не проявлял беспокойства и паники, но в глубине души все были готовы к возможному испытанию, не позволяли себе расслабиться, забыть, что под ногами холодные толщи вод Северного Ледовитого океана.

Солнце здесь скрылось за горизонтом еще в октябре прошлого года... Но все на свете кончается. День ото дня все светлее и светлее становились

сумерки. Метеорологи Коля Панин и Алеша Логинов высчитали для нашей широты и день возвращения солнца — 24 февраля. Этот день на полярных станциях особый. Появление солнца не только кладет конец полярной ночи, но и предвещает скорое наступление света, весны, а значит, и возвращение домой.

К празднику готовились всей станцией: до хрипоты обсуждали программу предстоящего торжества, на одном из холмов построили снежную крепость, для ее штурма напилили аккуратные кубики снежков — при температуре за сорок их руками не слепишь. До позднего вечера гидрологи клеили из поролона маски и раскрашивали их разноцветными красками... А на следующее утро все собрались у кают-компании. Самые нетерпеливые забрались на крышу, в надежде скорее увидать хотя бы краешек светила. Как нестерпимо медленно тянулись минуты! Как соскучились, истосковались глаза по теплому желтому солнечному свету! Как ждала и просила его каждая клеточка тела.

Наконец величаво и медленно, пробив тонкую полоску облаков, из-за горизонта показался краешек солнца.

— Это еще не солнце, а только его отражение,— авторитетно заявил кто-то.

— Не слушайте его, отражения без солнца не бывает! Да здравствует солнце!

Отдельные слова потонули в общем* восторженном шуме. Трудно было выдержать, устоять на месте. Ноги, сами того не желая, спотыкаясь на неровной, заснеженной поверхности льдины, побежали навстречу солнечному свету... А потом был отчаянно веселый штурм снежной крепости, торжественное сожжение чучела полярной ночи, чай и горячие блины Бори Гуричева, заливистые переборы баяна Пал Петровича.

Вот и пришла весна. Длиннее стал световой день, да и ночи стали почти совсем светлые. Исчезли с небосклона краски северного сияния. Больше мы его не увидим в этом году. Температура, правда, все еще зимняя. 6 марта был зафиксирован абсолютный минимум для СП-28 — минус 48 градусов по Цельсию. Ничего, весна морозов не боится.

Подумать только, целый год прошел... Весна, лето, осень, долгая зима и снова весна. Наверное, так далеко и надолго стоит уезжать только ради очень интересного и нового дела. А дело было действительно новым и интересным: на пустом месте построили станцию. Вот она, живет, работает! Следующей смене, тоже кстати ком-сомольско-молодежной, уже не придется начинать с нуля, но все-таки это очень много — год, проведенный на льдине. Отсюда, со льдины, многое видится по-иному, просто не умеешь или не можешь оценить там, на Большой земле, самые простые человеческие радости-хлопоты...

С П-2 8 — Москва