Вокруг света 1988-04, страница 11

Вокруг света 1988-04, страница 11

На пути в Чащу. Михаил Пришвин и его проводники — Александр Губин и Осип Романов. Романов рассматривает охотничьи зарубки на стволе дерева. Фото из архива М. М. Пришвина

Николай Коврижных, директор Ертом-ского лесхоза, во время нашего путешествия в Чащу не расставался с картой. Фото О. Ларина

I

Что такое летняя ночь на Севере? В сущности, это и есть утро. Медленное, праздничное, нескончаемое утро. Море белого, жемчужного света. Кажется, что солнце не ушло за горизонт, а вселилось в хмурый безлюдный лес, спящую реку, в плывущие по реке бревна. Куда ни посмотришь, нет ни единой тени — все скрадывает этот ровный рассеянный свет.

Вот в такую ночь на берегу таежной Пинеги, у прогоревшего костра, я и услышал впервые о Чаще. Это было в начале июня 1971 года.

— Если доплыть до Илеши, а там через два километра впасть в речку Коду и подняться по ней на сорок километров,— почти диктовал мне Александр Осипович Губин, знаменитый охотник,— а там перейти сузем и еще маленько, то будет речка Порвеш — в Вашку она пала. Вот там, между Кодой и Порвешем, и стоит Чаща. Как раз на границе Архангельской области и Коми...

Я глядел на старика, слушал его быструю, окатную речь и втайне торжествовал: герой известного очерка Пришвина, двойник его литературного персонажа сидит со мной у костра, как не раз сиживал с Михаилом Михайловичем... Глаза Губина цвета голубой озерной воды были детскими и ясными, какие бывают у добрых и чуточку наивных людей.

Весной 1935 года Михаил Михайлович Пришвин побывал на Пинеге и оставил описание этого заповедного уголка северной природы. Очерк «Берендеева Чаща» был опубликован в журнале «Наши достижения», вошел в собрание сочинений писателя. Однако Пришвин остался недоволен своим произведением и на основе очерка, пользуясь дневниковыми записями, написал повесть-сказку «Корабельная чаща».

«Одно дерево к одному, и все — к&к в золоте,— говорит сказочник Мануйло, герой повести, в облике которого легко угадывается Александр Осипович,— до самого верху ни одного сучка не увидишь, все вверх, и тебя тоже тянет отче-го-то вверх, только бы дали собраться — и улетел бы. А внизу белый-белый мох и так чисто-чисто... Стоишь на коленках, а земля тебя сама вверх подымает, как на ладони».

Помню, как, слушая Губина, я уже мысленно примерял предстоящий путь: «Возьму байдарку и весной, как только схлынет половодье, пройду эти несчастные сорок километров строго по приш-винскому маршруту...»

Но Губин, видимо, что-то прочитал в моих глазах, почуял стариковским своим всеведением и сказал, что ни дорог, ни троп в Чащу уж, поди, не отыщешь — заросли травой и мхом, а следов лесовозного зимника, по которому в годы войны возили на лошадях отборные сосны, и подавно не найти. Одним словом, была Чаща — да закрылась от непрошеных гостей, отгородилась от мира.

— Неужели и охотники туда не ходят? — удивился я.

— Какие там охотники! — отмахнулся от меня Губин, как от назойливого комара.— Были когда-то охотники, да все повывелись...