Вокруг света 1989-06, страница 29

который занимался плантацией в то время, пока полковник Крисби воевал за независимость Юга. Однако полковник вернулся в Мак-Ком раньше других, поскольку ему не посчастливилось: он грудью остановил залп картечи во время разведки боем при осаде Виксберга. Угасал он постепенно и, немного свихнувшись, освободил своих рабов за неделю до смерти. А поскольку рабов не стало, надсмотрщик семье тоже был не нужен.

Так семья Гаджеров оказалась в окрестностях Водяной долины (в те времена ее так еще не называли), погоняя перед собой стаю дронтов, которых полковник Крисби отписал своему бывшему надсмотрщику за верную службу.

Альма и Анни Мэй — второй и пятый ребенок в семье папаши Гаджера — родились с разницей в три года и, похоже, возненавидели друг друга с того самого момента, когда Альма впервые заглянула в колыбельку Анни Мэй. Ссорились они постоянно, и то обстоятельство, что Альма, старшая дочь, была любимицей обоих родителей, отнюдь не помогало улучшению их отношений. Для Анни Мэй жизнь превратилась в типичный для нежеланного ребенка в белой бедняцкой семье ад, и она еще в раннем возрасте дала себе слово убежать из дома и в тринадцать лет это обещание выполнила. Единственной подругой Анни Мэй в то время была Джолин Джимсон.

Все это я узнал сегодня утром.

— Отец ненавидел этих птиц,— сказала мне Анни Мэй Радвин, урожденная Гаджер.— Он всегда говорил, что когда-нибуль избавится от них, но так и не решился на это.

А ведь сколько было с ними хлопот! Нам всегда приходилось запирать их на ночь и ходить искать яйца. Они иногда откладывали их где-нибудь на улице, а потом забывали, где именно. Случались годы, когда у нас совсем не рождались новые птенцы. И потом, они были так уродливы! Я имею в виду, что раз в год они выглядели просто ужасно, словно вот-вот помрут. У них выпадали все перья, как будто они заболевали чесоткой или чем-то другим. К тому же у них отваливалась передняя часть клюва или, еще хуже, болталась, не отпадая, неделю, а то и две. Птицы эти выглядели тогда как большие голые голуби. После этого они теряли в весе, фунтов до двадцати-тридцати, и оставались такими до тех пор, пока у них не отрастали новые перья. Нам все время приходилось убивать лис, которые забирались в «индюшачий дом» — так мы называли курятник, куда загоняли этих птиц на ночь. Я думаю, что они не смогли бы его найти, даже стоя в десяти футах в стороне.

Мисс Радвин остановилась и взглянула на меня.

— Вот о чем я думаю... Отец сохранял этих птиц как своего рода символ. Пока они оставались в семье, отец считал себя не хуже других. Эти птицы помогали ему сохранять достоинство даже тогда, когда ничего другого у него не оставалось.

Я поинтересовался, что стало с дронтами. Мисс Радвин не знала этого. Однако она сказала, что знает того человека, кто может сказать о судьбе птиц.

Поэтому теперь мне снова придется звонить по телефону.

— Добрый день, доктор Кортни. Доктор Кортни? Это — Пол. Я— из Мемфиса, Теннесси... Слишком долго объяснять. . Нет, конечно, нет... Нет еще. Но у меня есть дока-зате/ ьства... Что?.. Ладно, а что вы думаете про вертелы, цевки, оболочки клювов и сами клювы?.. Как откуда? Из их курятника. Где бы вы стали держать своих дронтов?.. Извините. Я не спал два дня. Мне нужна помощь... Да, да. Деньги. Много денег... Наличными. Триста долларов, пожалуй. На почтовое отделение «Уэстерн Юнион» в Мемфисе, штат Теннесси... На то, которое ближе к аэропорту. И мне нужно, чтобы факультет заказал для меня место до Маврикия... Нет, нет. Какой журавль в небе? Дронты! Я знаю, что на Маврикии нет дронтов. Знаю... Я могу объяснить... Понимаю, что это означает больше двух тысяч, но... Послушайте, доктор Кортни, вы хотите, чтобы ваше фото появилось в «Сайентифик Америкэн» или нет?

Сейчас я сижу в кафе аэропорта в Порт-Луи на Маврикии. Прошло еще три дня, то есть уже пять дней с того знаменательного утра, когда не завелась моя машина. Боже, благослови ее создателей! И проспал, сидя в разных самолетах, на разных местах, все двадцать четыре часа дороги от аэропорта Кеннеди через Париж и Каир до Мадагаскара, и сразу почувствовал себя человеком.

...Я только что вернулся из дома «противной сестры Альмы», расположенного в фешенебельном районе Порт-Луи, где раньше жили французские и британские чиновники.

Фотография Кортни, конечно, появится в «Сайентифик Америкэн». Моя тоже. Несколько недель еще будут выходить газетные статьи, меня будут показывать в различных телевизионных программах. И я уверен, Анни Мэй Гаджер Радвин в одном конце света и Альма Чандлер Гаджер Мольер — в другом обязательно, примут в них участие, чтобы получить свою долю славы.

На столе передо мной лежит пакет документов, газетных вырезок и фотографий. Получается, я пересек половину земного шара только ради них. Я смотрю на пакет, потом перевожу взгляд на окно, откуда открывается вид на громаду горы Монт-Питер-Бот, возвышающуюся над городом и его знаменитым ипподромом.

Может быть, мне следовало сделать что-нибудь символическое. Сдать билет, взобраться на гору и взглянуть оттуда сверху вниз на человека и его свершения. Прихватить с собой бутылку мартини. Сесть под ярким полутропическим солнцем (здесь сейчас начало сухой зимы) и медленно выпить мартини, произнося тосты во славу Каюка, бога Вымирания. Это — за бескрылую гагарку! Это — за каролинского попугая! Это — за странствующего голубя! И за тетерок! А самое главное — за каждого из дронтов Маврикия, за белого дронта Реюньона, за пустынника Реюньона и за пустынника Родригеса! За вас, за великих дронтовых, которыми вы были в прошлом!

Как символично, что история дронтов закончилась на том же самом острове, где она и началась. Жизнь имитирует дешевое искусство. Словно ксерокс с ксерокса плохого романа. Я и не ожидал найти здесь живых дронтов (в единственном месте на.земле, где бы их наверняка заметили), но до сих пор не могу поверить в то, что Альма Чандлер Гаджер Мольер прожила тут двадцать пять лет и ничего не знала про дронтов, что она ни разу не зашла в музей Порт-Луи, где хранятся скелеты этих птиц и огромное чучело.

После того как Анни Мэй убежала из дома, семейству Гаджеров привалила удача. Случилось это в 1929 году. Тогда Гаджер окунулся в политику, оказывая поддержку человеку, который знал другого человека, который работал на Теодора Билбо, у которого везде были связи и который познакомил Гаджера с Хью Лонгом незадолго до того, как этот джентльмен в очередной раз проиграл выборы на пост губернатора Луизианы... Мало-помалу он поднимался по бюрократической (и политической) лестнице штата и умер уже очень богатым человеком. К тому времени Альма Чандлер Гаджер вышла в свет, познакомилась с Жаном Карлом Мольером, единственным наследником семейства, владевшего богатыми плантациями риса, индиго и сахарного тростника, и вышла за него замуж. Жили они счастливо и переехали сначала на острова Вест-Индии, а затем на Маврикий, где находились принадлежащие семейству богатые плантации сахарного тростника. Жан Карл умер в 1959 году, а Альма осталась его единственной наследницей.

Я открываю лежащий передо мной конверт...

Мисс Альма Мольер вежливо выслушала мой рассказ (из университета позвонили директору музея в Порт-Луи, который был знаком с мисс Мольер, и договорились, что меня представят) и, в свою очередь, поведала мне все, что могла вспомнить. Потом она послала слугу к одному из подсобных строений на территории поместья (каждое из которых не уступало по размерам двухквартирному дому), и через некоторое время он и еще двое слуг вернулись с грудой коробок, где хранились альбомы с вырезками из газет и семейные фотографии.

— Я не просматривала их с тех пор, как мы уехали с Сент-Томаса,— сказала она.— Давайте посмотрим вместе.

27