Вокруг света 1989-12, страница 8

...Близ устья реки Иоканги, там, где она выходит из узкого скалистого каньона и устремляется к морю, в понижении небольшого холма, в окружении берез Чарнолуский и увидел большой четырехугольный темный камень, внешне напоминавший саамскую избушку. Весной, после приезда из зимнего погоста, жители Иоканги шли сюда, неся сейду свои жертвы: кто свинцовую пулю или табак, кто рыбу или полоски цветного сукна. Здесь совершались моления, испрашивалась удача в летнем промысле.

Саамские капища обыкновенно располагались в стороне от селения, в уединенных местах, так как, по древним поверьям, сейды не выносили шума и, заслышав его, могли оставить привычное место. Такая участь, по рассказу Пронея, постигла и иоканг-ский сейд. Когда однажды здесь собралась молодежь и завела шумные игры, из-за камня внезапно появился старик с длинной бородой. Он поднял свой посох и погрозил разгулявшимся ребятам. Это и был сейд. Потом он повернулся спиной и ушел.

— Куда? — спросил Чарнолуский.

— А кто знает, куда,— ответил Проней,— улетел, старики сказывали. Пусто ныне там, в камне.

Узкой тропой возвращались путники в погост. По дороге Чарнолуский собрал с десяток луковиц лугового чеснока — принес их в подарок Марине Матрехиной...

В книге приводится и характеристика Лазаря Федотовича Матрехина — уважаемого оленевода, знатока тундры. С ним Чарнолуский отправился на Кейвы на «имание оленей». Там Матрехин показывал ученому многие местные травы. На рисунке Писахова Л. Ф. Матрехин изображен в традиционном зимнем наряде: в сложном головном уборе — каппере, в шубе-печке, в меховых сапогах — ярах.

Известно, что Л. Ф. Матрехин был в числе первых саамов-проводников, которые в 20-х годах вели отряды геологов во внутреннее районы Кольского полуострова. А. Е. Ферсман упоминал Л. Ф. Матрехина в своей книге «Три года за полярным кругом», рассказывающей об открытии горных богатств края.

Самой колоритной фигурой среди персонажей Писахова оказался Илья Семенович Матрехин, знакомый по рисунку из архангельского музея. Этот престарелый житель Иоканги, также выходец из Каменского погоста, был нойдом — хранителем саамских верований и мастером ворожбы. В своих записках В. В. Чарнолуский признается, что «он открыл мне далеко не все, что знал, многое утаил». Со слов Ильи Матрехина Этнограф записал ловту «О начале человека» — одно из интереснейших преданий, отражающих древние представления народа Лапландии о происхождении Земли, растительного и животного мира, а также человека. «По скончании сказывания он отказался повторить всю вещь заново»,— замечал ученый.

Главное же, что поведал Илья Матрехин путешественнику,— это рассказ о праудеках — предках саамов, окаменевших где-то в бескрайней тундре. Вместе с проводником Чарнолуский направился в места, указанные Матрехиным. Еще издали он увидел очертания загадочных фигур. То были каменные отдельности, напоминавшие головы людей, которые поднимаются из-за горы. Две головы, «старика» и «старухи», как бы отделялись от остальной группы. Стоило отойти в сторону — ив нагромождении камней являлись новые лица. Иные выделялись очень четко, другие казались едва намеченными. «Казалось, эти люди куда-то шли, но преступили какой-то запрет и окаменели,— пишет Чарнолуский.— Я не мог отделаться от ощущения, что эти люди из гранита все еще идут и что-то ищут. Идут куда?

Отдельные, обрывочные обмолвки саамов говорили, что это окаменевшие их предки идут искать землю, добрые угодья, добрых соседей. Куда еще может идти человек, первобытный номад? У меня перед глазами шел народ — с горы на гору, от одного камня, словно готового взлететь, к другому, туда, где за далью уже виднеется новый летучий камень».

— Туда им путь! — проводник показал на восток. Туда, где лежит Сейдпахк, священный летучий камень саамов.

В отношении семей Харлиных и Даниловых, представителей которых мы также видим на рисунках Писахова, сведения пока скудны. Известно, что Харлины — выходцы из Каменского погоста, а стало быть, также «знат-кие люди» по части старинных преданий и обычаев. Двое из их рода — Родион и Федор — известны в числе иокангских нойдов. Даниловы — выходцы из соседнего Лумбовского погоста. Среди них были сказители, знатоки саамского фольклора.

Так постепенно удалось восстановить характеристики персонажей рисунков, выяснить подробности их жизни и интересные черты самобытной саамской культуры.

Пребывание Писахова на кольском Севере было непродолжительным. В следующем, 1928 году произойдет катастрофа с дирижаблем «Италия» полярной экспедиции Умберто Нобиле. На поиски исчезнувших членов итальянской экспедиции вылетит на «Лотаме» Амундсен, и почти сразу радиосвязь с его самолетом прервется... На помощь жертвам и героям Арктики поднимутся самолеты, двинутся суда. Из Архангельска курсом к Земле Франца-Иосифа поспешит «Георгий Седов». Рядом с прославленным ледовым капитаном В. И. Ворониным будет стоять его друг Степан Григорьевич Писахов. Верный Северу, верный себе, верный собственным словам: «Кто побывал в Арктике, тот становится подобным стрелке компаса, всегда поворачивается к северу».

Совсем не ожидал, что Панамский канал выглядит так обыденно. Как какая-нибудь подмосковная речка. Ничем не примечательные, кое-где осыпавшиеся берега. Обычно воробьи копошатся в жухлой траве. Стрекочут знакомые с детства кузнечики, с шумом плюхаются в воду лягушки.

Большое океанское судно, на котором мы шли через Панамский канал, миновало его узкую горловину и вышло в озеро. И опять у меня возникло ощущение чего-то уже виденного. Озеро как озеро, у нас в России таких сколько хочешь. С зеленой ряской, проворными водяными жуками на темной воде, прозрачными стрекозами на листьях кувшинок. Только на островках, торчащих то тут, то там, вместо ольхи и камышей росли мохнатые пальмы.

В Москве перед отъездом кое-кто считал, что наивно думать, будто нам без предварительного уведомления и согласия удастся снять знаменитый Панамский канал. Все-таки стратегический водный путь. Однако попасть на подходящее судно оказалось совсем нетрудно. В Комиссии по управлению каналом нам, корреспондентам советского телевидения, любезно подсказали, какое судно идет на следующее утро первым из Тихого океана в Атлантический. Им оказался японский сухогруз. Тут же, без проволочек, выдали необходимые документы, заверили, что к нашей гостинице подадут автомобиль, и пожелали приятного путешествия.

В порту Бальбоа, у входа в канал, куда нас за считанные минуты довез шофер-негр на лимузине длиной чуть ли не в железнодорожный пульман, мы окунулись в стремительный водоворот: шум, гвалт, суета, гудки паромов, катеров, портовых кранов. Добродушный американец, которому темнокожий шофер передал с рук на руки растерявшихся иностранцев, велел подождать, а сам направился в стеклянную конторку к телефону. Минут через пять подошел катер. Двое служащих порта, словно по мановению волшебной палочки, возникшие вдруг из ниоткуда, повели нас к причалу. Без разговоров, без расспросов, приветливо улыбаясь и учтиво пропуская вперед. Едва мы взошли на борт, как катер свистнул и лихо отвалил от бетонной стенки.

И вот мы увидели судно, на котором предстояло пройти по каналу. Белое, опрятное, гостеприимное. Наш катерок с ювелирной точностью прижимается к корпусу океанского гиганта и послушно замирает. Сверху летит веревочная лестница, тянутся руки матросов, готовые подхватить нас.

Мы ступаем на стальную твердь палубы. Вслед за нами по шторм-трапу чинно поднимаются рабочие-панамцы в грубых, негнущихся робах. Жара стоит неимоверная, они обливаются потом в своих спецовках и толстых кожаных рукавицах, но на смуглых лицах довольные улыбки. Позднее