Вокруг света 1990-08, страница 14

изображениями, и разных сомнительных заведений, обосновавшихся в полуподвальных этажах и рассчитанных на матросов. Словоохотливый гид вам обязательно скажет, что Нюхавн — это «район моряков, татуировок и дешевых девочек».

Но все-таки Нюхавн прежде всего исторический район Копенгагена. У каждого старинного дома, стоящего вдоль канала,— своя биография. Про дом Nq 67, одним из жильцов которого с 1845 по 1864 год был Андерсен, написана даже целая книга. В доме Nq 18 писатель провел последние два года жизни, а в № 20 в 1835 году написал свои первые сказки. И именно здесь, на набережной Нюхавна, в полном отчаянии ходил в 1819 году четырнадцатилетний Ханс Кристиан, впервые попавший в Копенгаген, и, совершенно потеряв надежду на новую жизнь, думал, где бы ему броситься в воду или попросить какого-нибудь доброго капитана отвезти его обратно в родной город Оденсе...

В январе 1835 года Андерсен писал в Оденсе своей приятельнице Хен-риетте Ханк: «Из окна видны корабли и лодки, снующие туда-сюда. Если высунуть голову, то за складами можно увидеть Балтийское море, а с другой стороны — площадь Конгенс-Нюторв». Окна квартиры Андерсена выходили действительно на самый канал, где во времена Андерсена бурлила настоящая портовая жизнь. И швартовавшиеся там корабли привозили ему сюжеты для новых сказок из самых экзотических мест земли: из Ост-Индии или Вест-Индии, как в «Старом уличном фонаре». И может, именно здесь, в Нюхавне, под окном Андерсена свила гнездо та ласточка, которая поведала писателю о прелестной Дюймовочке?

В своей последней квартире в Нюхавне Андерсен занимал две комнаты, в одной из которых принимал гостей: «...Она была необычайно проста, но вместе с тем чрезвычайно уютна. На окнах были горшки с цветами, а на столах и шкафах стояло и лежало пропасть разных безделушек, по всей вероятности, подарки от его друзей и почитателей...— писал в петербургском журнале «Русская речь» Макс Нордау, побывавший у писателя незадолго до его смерти.— Все в этой комнате доказывало, что мы находились у человека, любимого многими, и который, со своей стороны, умел достойным образом ценить это чувство дружбы и преданности. Почетное место на столе возле пасхальных яиц замечательно тонкой резной работы и роскошно украшенных лентами — подарка короля и королевы, занимал уже почти завядший букет цветов, присланный ему девятилетней девочкой из Хельсингёра ко дню его рождения, со следующей надписью: «Дорогому другу Андерсену в знак благодарности за хорошие сказочки, которые мне так нравятся и которые я часто читаю».

Андерсен очень любил цветы и одну из своих комнат называл «цве

точной». В ней он обычно хранил букеты, которые получал по случаю Рождества, Нового года, дней рождения. Так как в комнате было прохладно, цветы долго сохраняли свою красу, да и потом стояли уже совсем засохшими...

Именно здесь, в Нюхавне, были созданы принесшие Андерсену всемирную известность сказки «Принцесса на горошине», «Маленький Клаус и Большой Клаус», «Цветы маленькой Иды»...

— Маленькая Ида была просто-напросто соседкой Андерсена, дочерью его друга, известного писателя и филолога Ю. М. Тиле,— сказал мне Оле, когда мы по «тихой стороне» подошли к старому дому с мемориальной доской.— Одни окна квартиры Андерсена выходили на канал, другие — на ботанический сад, рядом с которым расположен дворец LLIap-лоттенборг. В нем-то и жила семья Тиле...

Ида, эта девочка, которая в сказке окружена комнатными цветами, но при этом живет около старого копенгагенского ботанического сада, на самом деле верила, что если полузавядшие цветы положить в кроватку ее куклы, они оживут. Андерсен, любивший цветы, знал, что это не так. Но тем не менее кроватка куклы Софии стала теперь знаменитой — она выставлена в музее писателя. А остатки старого ботанического сада и сейчас сохранились позади дома № 20.

Первый абзац сказки взят прямо из жизни: «Бедные мои цветочки совсем завяли! — сказала маленькая Ида.— Вчера вечером они были такие красивые, а теперь совсем повесили головки! Отчего это — спросила она студента, сидевшего на диване. Она очень любила этого студента,— он умел рассказывать чудеснейшие истории и вырезать презабавнейшие фигурки: сердечки с крошками танцовщицами внутри, цветы и великолепные дворцы с дверями и окнами, которые можно было открывать...»

Я знал, что должен, просто обязан побывать в парке «Тиволи». Но не думал, что попаду в сказку.

Одной частью «Тиволи» выходит на бульвар Андерсена и Ратушную площадь, где сидящий бронзовый сказочник смотрит как раз в сторону парка. Но, конечно же, не поэтому про «Тиволи» говорят, что там, как нигде в городе, ощущаешь андерсеновскую атмосферу.

В «Тиволи» не видно спешащих людей, сосредоточенных лиц. Одни приходят сюда, чтобы просто отдохнуть, другие, чтобы за воротами парка сбросить с себя неприятности и заботы, скопившиеся за неделю. Но всем, кто идет по горбатым улочкам парка, образованным бесконечными рядами аттракционов, залами с игральными автоматами, пивными, кафе, прогуливается по площадям и лужайкам около озера, слышит смех и возгласы людей, проносящихся над головами прохожих по «аме

риканским горкам», или ненавязчивую музыку небольших оркестров, которая доносится откуда-то сверху, с крошечных балкончиков, или голоса уличных музыкантов, расположившихся с гитарами прямо среди живого потока,— всем передается непринужденно-праздничная атмосфера «Тиволи».

Повезло тому, кто, как и я, побывал в Копенгагене летом. Но мне повезло вдвойне — я пришел в парк в субботу, а в выходные и праздники небо над парком освещает мощный и изысканный фейерверк, и звуки взрывов заглушаются восторженными аплодисментами детей, да и не только детей...

В сказке «Ключ от ворот» Андерсен пишет: «Копенгаген в то время не имел еще газового освещения... не было тогда и «Тиволи». А кажется, «Тиволи» был в Копенгагене всегда, настолько он вписывается в город.

Создан «Тиволи» был в 1843 году сыном датского консула в Алжире Георгом Карстенсеном. В то время в Европе и Америке были в моде большие развлекательные сады с декоративными элементами Востока. Разрешение от армейских чиновников на создание «Тиволи» Карстенсен получил с таким условием, что все сооружения в нем будут из дерева, стекла и других легких материалов, чтобы в случае военной необходимости сразу же можно было бы освободить место пушкам. Поэтому кирпич и раствор пришлось компенсировать выдумкой.

В воде озера отражается китайская пагода, на нескольких этажах которой расположились рестораны. Есть дворец в мавританском стиле, расцвечиваемый вечерами мириадами ярких лампочек, китайский театр, построенный с соблюдением всех необходимых канонов, вплоть до подбора цветов в оформлении... Вместо опускающегося занавеса сцену в театре закрывают специальные створки, расписанные как распущенный хвост павлина. А с 1844 года Карстенсен по праздникам и выходным стал организовывать в парке парад «гвардейцев»: марш мальчиков, одетых в красно-белую форму. И сегодня в парке есть собственная «гвардия» девяти-шестнадцатилетних солдат.

Ну и как тут не вспомнить Андерсена, когда видишь, как, расступившись, народ пропускает по узкой дорожке марширующих детей в гвардейских мундирах и карету, в которой сидит такая же маленькая «королева». Или когда посреди парка выходишь к настоящей китайской пагоде, украшенной гирляндами ярких огней. Не около нее ли распевал свои волшебные песни для императора андерсеновский Соловей?

— Конечно, со времен Андерсена «Тиволи» изменился,— поясняет Оле Нильсон.— Ни этой пагоды, ни китайского театра не было во времена Андерсена. Однако китайская экзотика, конечно в европейском преломлении, присутствовала в «Тиволи» с самого начала.

12