Вокруг света 1991-07, страница 55

Здравствуйте, дорогие читатели!

Нынешнее мое письмо-о Брайане Олдиссе. Трудно рассказать в нескольких строчках об этом человеке. В мире - известнейший автор, признанный нлассик английской научной фантастики, романист, блестящий рассказчик, мастер фэнтези, эссеист, поэт, издатель, составитель великолепных сборников, критик и историк научной фантастики... У нас-имя, знакомое только любителям НФ, сумевшим прочитать в «самопальных» переводах замечательные романы Олдисса или выудившим фамилию из нашего скудного фантастиковедения. Хочется верить: рано или поздно Брайан Олдисс будет по-настоящему переведен и по-настоящему издан. Рано или поздно... Публикация новеллы «Внешность» в этом номере журнала никоим образом не восполняет пробел - тем более что и новелла-то старая, 35-летней давности. Но повод поговорить о большом писателе — налицо.

За неимением места рассказ пойдет в перечислительном духе. Брайан Уилсон Олдисс родился в 1925 году в Ист-Дереме (Норфолк, Великобритания). Учился в частных колледжах. Служил в британских войсках связи в Бирме. Первая гражданская профессия— книготорговец. Первый научно-фантастический рассказ опубликован в 1954 году. Написанный годом позже рассказ «Внешность» давно стал хрестоматийным. В дальнейшем вся жизнь Олдисса связана с научной фантастикой. В 1961 — 1964 годах — редактор научной фантастики в издательстве «Пенгуин Букс»... с 1960 по 1965 год-президент Британской ассоциации научной фантастики... Основатель и некоторое время председатель Мемориала Джона Кэмпбелла... Один из основателей Всемирной ассоциации писателей-фантастов (в 1982 году был избран ее президентом)... С 1983 года - вице-пре-зидент общества Герберта Уэллса... Обладатель бесчисленного множества литературных наград. Несколько раз мы встречались с Брайаном Олдиссом на ежегодных собраниях Всемирной ассоциации писателей-фантастов. Впечатление, не изменившееся с

На полке лежали только два пакета. В одном был табак для Харли, во втором — колода карт. Харли с ворчанием опустил табак в карман и продемонстрировал всем колоду, сорвав с нее обертку и развернув карты веером.

— Во что играем? — спросил он.

— Покер, —заявил Джаггер.

— Не сейчас, — сказал Кальвин. — Скоротаем время вечером.

Карты заключали в себе определенный вызов: ведь чтобы играть, надо рассесться вокруг стола и оказаться лицом к лицу с остальными. Собственно говоря, эту шестерку ничто не разъединяло, но в то же время, кажется, не существовало силы, которая могла бы удержать их вместе после утренней процедуры открывания кладовки.

Джаггер пропылесосил холл рядом со входной дверью, которая никогда не отворялась, а затем потащил пылесос по лестнице на второй этаж, чтобы прибраться и там. Не то чтобы наверху было грязно, но ведь уборка — это некая операция, которую в любом случае надо делать по утрам. Женщины какое-то время сидели с Пифом и сумбурно обсуждали, как лучше распределить оставшиеся продукты, однако и они вскоре утратили интерес друг к другу и разбрелись по своим углам. Кальвин и Харли еще раньше разошлись в противоположных направлениях.

Дом был непонятен. Имелось несколько окон, но толку от них было мало, поскольку они никогда не открывались, а небьющиеся стекла не пропускали света. Повсюду царил мрак —свет из невидимого источника разгорался лишь в том случае, если кто-то входил в комнату, так что приходилось делать шаг в темноту, прежде чем можно было что-то увидеть. Комнаты были, разумеется, обставлены, но мебель являла собой странное зрелище — никакой связи между предметами не существовало, как будто помещения меблировали без всякого смысла. Возникало ощущение, что комнаты предназначались для каких-то совершенно бестолковых существ.

Ни малейшего замысла не просматривалось ни в первом, ни во втором этажах, ни в обширном пустом чердаке. Харли долгое время бродил по дому, засунув руки в карманы. В одном месте он наткнулся на Дэппл. Грациозно склонившись над альбомом, девушка срисовывала картину, висевшую на стене. Картина изображала ту самую комнату, в которой они сейчас находились. Обменявшись несколькими словами с Дэппл, Харли побрел дальше.

Какая-то мысль притаилась на краю его сознания, как

момента первого знакомства: истинный английсний джентльмен, обаятельная личность, остроумный собеседнин, человек, обладающий бесценными качествами-умением слушать и умением рассказывать. Последнее утверждение требуется подкрепить. Помимо предлагаемой новеллы, приведем здесь несколько строк, написанных Олдиссом о собственном творчестве.

«Человек по-настоящему пишет лишь тогда, когда он должен писать. Пока не закончен акт творения, я никогда не думаю о читателе. И лишь потом возникает надежда, что и на этот раз я смогу разжечь в людях искру творчества. Я воображаю людей, я воображаю человеческое воображение. Всю жизнь я страстно жаждал свободы, которую может дать лишь писательство. Действие моих произведений разворачивается в разных мирах. Мои главные персонажи принадлежат к различным национальностям. Слова сковывают (здесь Олдисс употребляет афоризм, который лучше всего перевести с помощью давно известного выражения: «Мысль изреченная есть ложь». - В.Б.). Уже в романе «Нон-стоп» я попытался изобрести нечто вроде возвышенного языка. В «Жизни на Западе» лишь горстка персонажей говорят на «стандартном английском». В «Хелликонии» языков-множество. Эти книги, хотя бы частично, о необходимости и великой трудности человеческого общения. Моя литература-это литература изгнания. Каждый написанный мною роман-признание в ксенофилии, любви к чужакам. Ярлык «научная фантастика» к ним не подходит».

«Нон-стоп», «Жизнь на Западе», прекрасная трилогия о планете Хелликония («Весна Хелликонии», «Лето Хелликонии» и «Зима Хелликонии»)-лишь пять из более чем тридцати романов, созданных Брайаном Олдиссом. Когда-нибудь мы прочитаем и эти книги. Когда-нибудь...

С неизменным уважением ко всем читателям,

Виталий БАБЕНКО, ведущий рубрики

паук в углу своей паутины. Он шагнул в помещение, которое они называли фортепьянной комнатой, и только тут осознал, что же именно его беспокоило. Пока рассеивалась темнота, он украдкой огляделся, а затем перевел взгляд на фортепьяно. Время от времени на полке в кладовке появлялись весьма странные вещи, и их потом расставляли по всему дому, — одна такая вещица стояла теперь на фортепьяно.

Это была полуметровая модель космического корабля — тяжелая, приземистая, со сглаженными формами, острым носом и четырьмя стабилизаторами. Харли знал, что это такое, — модель грузовика класса «земля — космос», мощной машины, доставляющей на орбиту все необходимое.

В свое время появление этой вещи выбило их из колеи сильнее, чем даже возникновение в кладовке фортепьяно. Не сводя глаз с модели, Харли уселся на винтовой табурет и застыл в напряжении, силясь извлечь из глубин сознания нечто... нечто, связанное с космическими кораблями.

Что бы это ни было, оно было неприятным и ускользало всякий раз, когда Харли казалось, что он мысленно уже схватил нечто. Если бы только удалось хоть с кем-нибудь обсудить эту проблему, тогда можно было бы выманить нечто из его тайника. Очень неприятно — ощущать неясную угрозу и в то же время подозревать некую притягательную тайну, скрытую в этой угрозе.

Если бы только удалось добраться до нечто, смело встретиться с ним лицом к лицу, тогда Харли смог бы сделать что-нибудь определенное. А пока он не поймал его, то не в состоянии был даже выразить, в чем же заключалось бы это «определенное».

Звук шагов за спиной. Не оборачиваясь, Харли проворно откинул крышку фортепьяно и провел пальцем по клавишам. Лишь затем рассеянно оглянулся через плечо. Позади, засунув руки в карманы, стоял Кальвин, воплощение солидности и покоя.

— Шел мимо и увидел здесь свет, — непринужденно сказал он. — Вот и подумал, дай-ка загляну.

— Я собирался немного поиграть на фортепьяно, — с улыбкой ответил Харли. Нечто не подлежало обсуждению даже с таким близким знакомым, как Кальвин, потому что... потому что это было в природе самого нечто... потому что надо было выглядеть нормальным, ничем не обеспокоенным человеком. Да, эта мысль была и здоровой, и понятной: надо вести себя как нормальный человек.

Успокоившись, Харли извлек из клавиатуры ряд мягких беспорядочных звуков. Он хорошо играл. Они все хорошо

53