Вокруг света 1992-04-06, страница 59

висть ко мне и разрешит тебе и Сатаки поставить собственный вигвам.

— Но, вредя тебе и мне, он еще больше вредил Сатаки, собственной дочери! — сказал я.

— Как будто это имело для него значение! Он не любит ни своих детей, ни своих жен. Всех их он принес в жертву своей ненависти ко мне и моим близким, — отвечала она.

— Я убью его за то, что он сделал с Сатаки! — крикнул я.

— Тогда ты тоже будешь убит.

— Это не имеет значения.

— Но как ты не понимаешь? Ты начнешь кровавую вражду между его родственниками и нашими. И прежде чем она закончится, твой отец и брат, а также твой дядя Птичий Треск, вероятно, будут убиты — у него родственников много, а у нас — мало.

— А как держится Сатаки?

— Она в лагере кайна, ниже по течению реки. Я ее не видела, но слышала, что она во втором вигваме Трех Бизонов, молчаливая и неподвижная, как будто каменная. Ее мать так за нее переживает, что даже заболела.

— И я чувствую себя больным, — сказал я.

— О, мужайся! Сделай все, чтобы переломить свою беду, — ответила мать.

Этим же вечером отец обратился ко мне со следующими словами:

— Мой сын, что сделано, то сделано. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, потеряв свою любимую. Однако ты должен преодолеть свое горе. Лучше всего двигаться и что-то все время делать. Почему бы тебе не пойти против кроу и не попытаться вернуть того жеребца, которого увел от нас Красное Крыло?

— Нет! Я не собираюсь идти против кроу или куда-нибудь еще. Я прошу всех вас оставить меня одного, —отвечал я.

После этого долгое время никто со мной не разговаривал.

Я ничего не делал в течение почти двух месяцев. Только один раз я принял участие в охоте, когда моя мать потребовала мяса и шкур. Я редко выходил из нашего вигвама. Однажды я встретил мать Сатаки. Когда она увидела меня, то заплакала и убежала. В другой раз я встретился лицом к лицу с Черной Выдрой.

— Мерзкая собака, вот кто ты! — бросил я ему.

Он громко расхохотался и прошел мимо. Если бы со мной было оружие, я убил бы его на том же месте.

Мне очень хотелось увидеть Сатаки, и наконец я отправился в лагерь кайна. Я привязал свою лошадь на опушке леса и стал бродить между вигвамами, пока случайно не набрел на два, хозяином которых был Три Бизона. Это были большие вигвамы, стоявшие рядом друг с другом — его клан. Вигвам, в котором он жил сам вместе с некоторыми из своих жен и детей, был украшен изображениями двух больших выдр, нарисованных черной и красной красками. Он был жрецом Солнца, а выдры были его могущественными «тайными помощниками»*.

Я заметил, что он вышел из вигвама, но меня не увидел. Он хорошо выглядел: высокий, могучего сложения человек, что-то около пятидесяти зим от роду. Шел он медленно, с высоко поднятой головой — было похоже, что вся земля и все, что на ней находится, являются его собственностью.

И, действительно, ему принадлежало многое — двадцать жен, а среди них теперь и Сатаки; пять сотен лошадей; два хорошо оснащенных больших вигвама. Для него охотились молодые люди, доставляли ему мясо и шкуры и пасли его лошадей. Раньше он был великим воином, но теперь он ничего не делал, только ходил в гости да задавал церемониальные пиры. Сердце у него было холодное и жестокое. Одну из жен, которую он обвинил в неверности (как выяснилось впоследствии, напрасно), он сначала обезобразил, отрезав у нее нос, а потом, несколько дней спустя, убил.

И во власти такого человека теперь находилась Сатаки!

Я стоял возле меньшего из двух вигвамов, надеясь, что выйдет Сатаки, надеясь на то, что удастся поговорить с ней. Но что теперь можно сказать? Ничего. Все кончено. Хотя

* «Тайный помощник» — зверь или птица, которых индеец видел во сне во время священного поста и обещавших ему свою помощь в минуту опасности.

нет, я могу рассказать ей, как я страдаю, и, что лишившись ее, я никогда уже не заведу собственный вигвам.

Наконец она вышла, шла медленно, не смотря по сторонам и не видя меня, тихими и неуверенными шагами. Я заметил, что она очень похудела. Она стала огибать вигвам, и тут я позвал ее:

— Сатаки!

Она повернулась и посмотрела на меня своими большими печальными глазами. О, какими страдающими они были! Затем, не сказав мне ни слова, она накинула на свою голову одеяло и медленно вошла обратно в вигвам.

Я не знаю, как я прошел по лагерю к своей лошади — я ничего не видел и не слышал. Мне было так плохо, что я подумал — я умираю, но не жалел об этом. Моя лошадь сама доставила меня домой и остановилась около нашего вигвама. Я вошел в него и сказал отцу:

— Ты советуешь мне выступить против кроу и постараться отбить жеребца, украденного у нас Красным Крылом, и того, другого, который увел у меня одинокий воин кроу. Хорошо, я пойду.

— И я тоже, — подал голос мой младший брат.

Я думал тогда, что у нас с Сатаки не осталось никакой надежды. Я должен пойти против кроу и умереть, сражаясь против них.

Странным было, однако, то, что мать не стала возражать, чтобы Маство, мой младший брат, пошел со мной. Наоборот, когда отец заявил, что он слишком молод для военной тропы, она настояла, чтобы он присоединился ко мне. Она стала готовить наше снаряжение, в том числе много пар мокасин из толстой бизоньей кожи, ведь наступала зима. По утрам вдоль берегов Большой реки появлялся лед.

Как только по лагерю разнеслась весть, что я собираюсь идти против кроу, многие молодые люди захотели присоединиться ко мне, потому что они знали: хотя я тоже был молод, в сражениях с врагом я уже добился успеха. Было много разговоров о том, что Солнце благоволит ко мне благодаря могущественному Бизоньему Камню, который я всегда ношу на груди.

Итак, мы составили отряд в двадцать человек и однажды вечером, после того как жрецы Солнца провели с нами обряд потения* и помолились за наш успех, мы покинули лагерь и направились в сторону кроу. Мы надеялись отыскать их где-нибудь на верхнем течении реки Лось или на одной из небольших речек, впадающих в эту реку с юга.

В том месте, где река Лось впадает в Большую реку, есть большая излучина. Мы верхом пересекли этот изгиб реки и, выехав ранним утром в нужное место, целый день отдыхали. Отсюда мы продолжили путь по долине реки уже по ночам. Становилось все холоднее и холоднее, и, когда мы прибыли в устье реки Язык**, мы вынуждены были задержаться там на два дня из-за снежной бури. Потом мы немного поднялись по реке Язык, но не нашли следов врага. Поэтому мы повернули обратно к реке Лось и стали двигаться к верховьям по льду.

На следующий день, миновав в полдень устье реки Горный Баран и обогнув вдававшийся в реку мыс, заметили дымок, подымавшийся из рощи с высокими деревьями. Без сомнения, он шел от костра, зажженного вражеским военным отрядом. Как только мы обнаружили дымок, то сошли со льда и укрылись в ивняке на южном берегу реки. Заросли были не очень густые, к тому же они находились на противоположном берегу, и мы не могли приблизиться к врагу незаметно. В то время как мы обсуждали, как нам лучше поступить, враги вышли из рощи и спустились на лед, где они простояли некоторое время, разговаривая. Их было тринадцать человек.

— О, если бы они только подошли! — воскликнул я. И когда они двинулись вниз по реке, я сказал своим друзьям: — Без команды не стрелять!

Они подходили, мы уже могли рассмотреть их одежду, вплоть до деталей. Это были кроу — высокие, стройные, с волосами, заплетенными в длинные косы. Без сомнения, они будут пытаться совершить набег на наш народ.

*Обряд потения — обряд очищения, проводившийся воином-черноногим перед походом. Для этого ставился специальный вигвам — парилка, воины под руководством знахарей и жрецов парились в нем, распевая священные песни.

**Река Язык - река Тан.