Вокруг света 1992-07, страница 57

ницы и поставили на колени. Матрос обмакнул веревку в ведро, а затем изо всей силы стал хлестать беднягу по спине и заднице. На коже выступила кровь, но несчастный не проронил ни звука. Гробовое молчание нарушил крик из камеры:

— Вы, сволочи, ублюдки, убийцы поганые!!!

Казалось, только того и ждали заключенные, чтобы разразиться криками: «Убийцы! Свиньи! Скоты!» И чем дольше нам угрожали ружьями, тем громче ревели мы, пока наконец капитан не скомандовал:

— Пустить пар!

Матросы повернули какие-то рычаги, и пар обрушился на нас с такой силой, что в долю секунды все лежали ничком на полу. Струи пара находились примерно на уровне груди. Всех охватила паника. Ошпаренные, обожженные, мы больше не осмеливались издать ни звука. Длилось это меньше минуты, но струхнули мы здорово.

— Ну, скоты, поняли теперь?! Еще кто вякнет, снова пускаю пар! Поняли? Встать!!!

Серьезные ожоги получили трое. Их увели в санчасть. Парня, из-за которого заварилась вся эта каша, поместили к нам в камеру. Шесть лет спустя он погибнет, совершая со мной побег.

Времени в пути оказалось достаточно, чтобы получить хоть какое-то представление о том, что нас ждет на каторге. И все же, оказавшись там, мы поняли, что все обстоит иначе, вопреки стараниям Жуло передать нам свой опыт и знания. Так, например, мы узнали, что Сен-Лоран-де-Марони — деревня в ста километрах от моря и что стоит она на реке Марони. Вот что сказал Жуло:

— В деревне тюрьма, что-то вроде административного центра каторги. Здесь сортируют заключенных. Депортированных «аправляют прямиком в тюрьму Сен-Жак, что в ста пятидесяти километрах от центра. Остальных делят на три группы. Первая категория — самые опасные, по прибытии их сразу отделяют и распихивают по камерам дисциплинарного блока, а потом отправляют на острова Спасения. Эти острова находятся в пятистах километрах от Сен-Лорана и в ста — от Кайенны. Острова три: Руайяль, самый большой Сен-Жозеф с тюрьмой одиночного заключения, и остров Дьявола, самый маленький. На остров Дьявола отправляют разве только в самых исключительных случаях, там сидят политические. Потом вторая категория — «опасных», они остаются на Сен-Лоране в лагере и занимаются садоводством или земледелием. При необходимости их могут отправить в лагеря жесткого режима — Камп Форе-стье, Шарвен, Каскад, Крике Руж и на 42-й километр, этот, последний, называют еще лагерем смерти.

Ну и, наконец, последняя категория — самые благонадежные. Они получают работу в конторах, на кухнях, работают мусорщиками или в разных мастерских — плотниками, малярами, кузнецами, электриками, делают матрасы, стирают и так далее. Итак, решающий момент — день прибытия. Если тебя отделили от остальных и засадили в камеру, значит, тебя отправят на острова. И тогда можешь распрощаться с мыслью о побеге. Тут только один шанс — быстренько покалечиться — разрезать коленку или брюхо, чтобы тебя отправили в госпиталь. Словом, любой ценой постараться отвертеться от островов. Еще один шанс: пока корабль, отвозящий заключенных на острова, не готов к отправке, попробовать подкупить санитара. И тот сделает укол скипидара в сустав или засунет в порез волосы, вымоченные в моче, чтобы рана воспалилась, или даст подышать серой, а потом доложит врачу, что у тебя температура под сорок.

Если тебя не вызвали, а оставили вместе с другими в лагерном бараке, у тебя будет время подыскать работу, но только на территории лагеря. Тут снова надо сунуть начальству, чтобы устроиться золотарем, мусорщиком в деревне или на лесопилку к частнику. Тогда ты будешь свободен в передвижении, ведь в лагерь нужно возвращаться только к вечеру, что даст возможность связаться с вольными поселенцами, живущими в деревне, или с китайцами, которые могут помочь организовать побег. В другие лагеря нос лучше не совать. Там люди мрут как мухи. Больше трех месяцев никто не выдерживает. А в джунглях заключенных заставляют рубить деревья по кубометру в день на каждого.

На протяжении всего пути Жуло накачивал нас всей этой

ценной информацией. Со своей судьбой он уже смирился. Он знал, что как совершивший побег прямиком отправится в дисциплинарный блок. Потому он запасся небольшим кусочком бритвенного лезвия, запрятал его в свой патрон. Сразу по прибытии он собирался разрезать себе колено. Он уже решил, что, спускаясь по трапу, свалится с него у всех на глазах. И тогда его прямо с парохода заберут в больницу. Так оно и случилось.

СЕН-ЛОРАН-ДЕ-МАРОНИ

Охранники переоделись. Они предстали перед нами во всем белом, а кепи сменили на колониальные шлемы. «Вот и прибыли»,— заметил Жуло. Жара стояла чудовищная, к тому же снова задраили все иллюминаторы. Через стекло смутно виднелся в отдалении лес. Это значило, что мы уже плывем по реке Марони. Мутная вода, нетронутый девственный лес, ярко-зеленый и величественный. Вспугнутые ревом сирены, с веток срываются и носятся по небу птицы. Плыли мы очень медленно, и всю буйную пышную растительность удалось хорошо разглядеть. Вот показались первые деревянные дома под жестяными крышами. В дверях стояли черные мужчины и женщины, глядя на проплывающий мимо пароход. Они уже привыкли, что пароход этот возит живой груз, и не приветствовали нас даже взмахом руки. Еще три последних гудка, шум винта стих, и мы остановились. Ни звука, полная тишина, слышно было, как пролетает муха.

ЖулО раскрыл нож и начал разрезать штаны на колене так, чтобы порез выглядел рваным. Само колено он собирался разрезать на палубе, чтобы не оставлять в трюме следов крови. Охранники отперли камеры и выстроили нас по трое. Жуло, Дега и я оказались в четвертом ряду. Мы поднялись на палубу. Было два часа дня, и жгучие лучи ослепительного солнца словно хлестнули по коротко стриженной голове и глазам. Нас повели к трапу. Когда первый человек начал спускаться, колонна чуть замешкалась, и тут Жуло передал мне свой мешок. Он хотел, чтобы обе руки были у него свободны. Одним ударом он нанес себе рану сантиметров в шесть-семь. Потом передал мне лезвие и взял свой мешок. И как только мы вступили на трап, он упал и скатился вниз. Его подняли и, увидев рану, тут же вызвали санитаров с носилками. Сцена была разыграна как по маслу.

С пристани на нас с любопытством глазела пестрая толпа. Негры, полукровки, индейцы, китайцы и какой-то беглый сброд (наверняка бывшие заключенные, или освободившиеся, или из вольных поселенцев), они внимательно разглядывали каждого из вновь прибывших по мере того, как мы сходили на берег и выстраивались на пирсе. По другую сторону стояли охранники, прилично одетые мужчины в штатском, женщины в летних платьях, дети, все в солнцезащитных шлемах. Они тоже разглядывали нас. Когда на берегу собралось человек двести, колонна пришла в движение. Шли мы минут десять, пока не приблизились к высоким бревенчатым воротам с надписью: «Тюрьма Сен-Лоран-де-Марони. Вместимость 3000 человек». Ворота отворились, и рядами по десять человек мы вошли внутрь. «Левой, правой, левой, правой, шагом марш!» На нас со всех сторон глазели заключенные. Некоторые даже взобрались на подоконники, чтобы разглядеть получше.

Оказавшись в центре двора, услыхали команду: «Стой! Мешки к ногам! Эй, раздать им шляпы!» Каждый из нас получил соломенную шляпу, крайне необходимую здесь вещь — двое-трое из заключенных уже успели получить солнечный удар. Какой-то надзиратель с нашивками взял в руки список, и мы с Дега обменялись быстрыми взглядами. Настал тот критический момент, о котором предупреждал Жуло. Первым выкликнули Гитту: «Пройди сюда!» Его увели двое охранников. Затем то же произошло с Сузини, потом с Жирасом.

— Жюль Пиньяр!

— Жюль Пиньяр (это и был наш Жуло) ранен, в больнице.

— Хорошо.

Так были вызваны все, предназначенные для отправки на острова. А надзиратель продолжал:

— Слушай меня внимательно! Каждый, кого я выкликну,