Вокруг света 1992-08, страница 53

стучала. Погода выдалась великолепная. Я сообразил, что днем можно почти не сверяться с компасом, просто время от времени соотносить расположение солнца со стрелкой и держать в этом направлении — очень просто. Однако яркий солнечный свет утомлял глаза, и я пожалел, что не разжился парой солнечных очков.

И вдруг Клозио заметил:

— Ну и повезло же мне, что я натолкнулся на тебя в больнице!

— Не только тебе, мне тоже повезло,— ответил я и подумал о Дега и Фернандесе... Если б они тогда сказали «да», то были бы сейчас с нами.

— Ну, не уверен...—задумчиво протянул Клозио.— Впрочем, тебе было б довольно сложно заманить араба в палату в нужный момент.

— Да, тут нам очень помог Матуретт. Я рад, что он с нами, это надежный товарищ, храбрый и умный.

— Благодарю,— улыбнулся Матуретт.— И спасибо, что поверили в меня, несмотря на то, что я молод, ну и еще... сами знаете кто... Из кожи вылезу, но не подведу!

После паузы я сказал:

— Франсис Сьерра —как раз тот парень, которого нам не хватает. И Гальгани...

— Так уж вышло, такой расклад событий, Папийон. Окажись Иисус порядочным человеком и дай нам нормальную лодку, мы бы затаились и подождали их. Может, отправили бы за ними самого Иисуса. Как бы там ни было, они тебя знают. И знают, раз ты не послал за ними, значит, это было невозможно.

— Кстати, Матуретт, а как ты угодил в эту палату для особо опасных?

— Я понятия не имел, что меня собираются интернировать. Сказал, что болен, горло у меня болело, ну и еще я не хотел выходить на прогулки. Врач, как увидел меня, сказал: «Из твоей карточки я понял, что тебя должны интернировать на острова. За что?» — «Я ничего об этом не знаю, доктор. Что это значит, интернировать?» — «Ладно, не бери в голову. Ляжешь в больницу». Так я там и оказался.

— Врач хотел тебе добра,— заметил Клозио.

— Кто его знает, чего хотел этот шарлатан, отправляя меня в больницу... Теперь, должно быть, охает: «Смотри-ка, а мой ангелочек не оплошал, удрал-таки!»

Мы болтали и смеялись. Я сказал:

— Кто знает, может, встретим еще когда-нибудь Жуло, Человека с Молотком. Должно быть, он сейчас далеко, а может, отлеживается где-нибудь в кустах.

— Перед уходом,—вставил Клозио,—я сунул под подушку записку: «Ушел и адреса не оставил».— Мы так и покатились со смеху.

Пять дней мы плыли безо всяких происшествий. Днем компасом служил путь солнца с востока на запад, ночью приходилось сверяться с настоящим компасом.

На утро шестого дня солнце сияло особенно ослепительно. Море внезапно успокоилось. Из воды то и дело выпрыгивали летучие рыбы. Я изнемогал от усталости. Ночью Матуретт протирал мне лицо влажной тряпицей, чтобы я не заснул, но я все равно время от времени отключался, и тогда Клозио прижигал мне руку кончиком сигареты. Теперь стоял полный штиль, и можно было немного передохнуть. Мы спустили главный парус и кливер, оставив только стаксель, и я спал на дне лодки, как бревно, укрывшись от солнца полотнищем паруса.

Проснулся оттого, что Матуретт тряс меня за плечо.

— Сейчас только час или два, но я бужу тебя потому, что ветер крепчает, а на горизонте, откуда он дует, черным-чер-но.

Пришлось заступить на свою вахту. Поднятый парус быстро понес нас по гладкой воде. Позади, на востоке, небо потемнело, ветер постепенно усиливался. Стакселя и кливера оказалось достаточно, чтобы лодка неслась как стрела. Я плотней обернул главный парус вокруг мачты и как следует закрепил.

— Держись, ребята, сдается мне, приближается шторм!

На нас упали первые тяжелые капли дождя. Тьма быстро

надвигалась и через четверть часа настигла нас. Поднялся невероятно сильный ветер. Словно по волшебству, море преобразилось — побежали валы с пенистыми гребнями, солнце исчезло, дождь хлынул потоками. Ничего не было

видно, а волны обрушивались на лодку, окатывая нас с головы до пят. Да, это был настоящий шторм, дикая природа во всем ее ветиколепном и неукротимом буйстве — гром, молнии, дождь, дикое завывание ветра — вся эта безумная круговерть вокруг.

Лодку несло как соломинку — она то взлетала на невероятную высоту, то обрушивалась в пропасть между валами, такую глубокую, что казалось: нам из нее сроду не выбраться. Однако она каким-то непостижимым образом все-таки выкарабкивалась из этих глубин и, взлетев на очередную волну, скользила по гребню, и все повторялось сначала — вверх-вниз, вверх-вниз. Увидев, что надвигается еще один вал, куда выше прежних, я решил,что лучше всего встретить его носом, и вцепился в румпель обеими руками. Но я поторопился, и лодка врезалась в водяную гору, зачерпнув немало воды. Точнее сказать, она набрала воды под завязку — чуть ли не на метр. Сам того не желая, я направил лодку в лоб следующему валу — очень опасный маневр — и она так накренилась, что едва не перевернулась, однако при этом выплеснула большую часть воды.

— Браво!— воскликнул Клозио.—Да ты заправский моряк! Почти вся вылилась.

— Видал, как надо делать? —ответил я.

Если бы я только знал, что именно из-за отсутствия опыта едва не перевернул лодку в открытом море! После этого я решил не лезть на рожон, не следить за курсом, а стараться просто удерживать лодку на плаву и в равновесии насколько это возможно. Я позволил ей взбегать по волнам и опускаться как заблагорассудится. И вскоре оценил, какое гениальное сделал открытие, позволившее процентов на девяносто избежать опасности. Дождь перестал, ветер же продолжал бушевать с неукротимой силой, однако теперь было видно, что творится вокруг. Небо позади нас очистилось, просветлело, впереди же оставалось черным. Мы находились ровно посередине.

К пяти часам все стихло. Снова сияло солнце, дул обычный легкий бриз, море тоже успокоилось. Я высвободил главный парус, и мы снова заскользили по воде, донельзя довольные собой. Вычерпали котелками и сковородками воду, развернули одеяла и привязали к мачте — просушить. Рис, мука, масло, крепкий кофе, по глотку рома для успокоения. Солнце уже почти садилось, создавая небывалое по красоте зрелище — красновато-коричневое небо, гигантские желтые лучи, расходившиеся от полупогруженного в океан диска и высветляющие небо, несколько белых облачков над головой и море, само море... Поднимающиеся навстречу валы были густо-синими у основания, кверху светлели, становились зеленоватыми, а на гребне просвечивали красным, розовым и желтым в зависимости от цвета попавших в них лучей.

Душу наполнил удивительный мир и покой. И вместе с тем я испытывал гордость и торжество оттого, что вполне, как оказалось, могу постоять за себя и в море. Да, этот шторм был как нельзя более кстати —я понял, как надо управлять лодкой в подобных обстоятельствах.

— Ну что, видел, как надо избавляться от воды, Клозио? Понял, в чем фокус?

— Ты молоток! Если б ты ее не выплеснул и нас бы ударила в борт еще одна волна, мы бы наверняка потонули.

— Ты что, выучился всем этим штукам во флоте? — спросил Матуретт.

— Ага. Все же там дают неплохую подготовку.

Должно быть, мы довольно сильно отклонились от курса. Но как определить расстояние, пройденное в дрейфе, с учетом такого волнения и ветра? Ладно, буду держать на се-веро-запад, вот что. Солнце погрузилось в море, играя последними отблесками — на этот раз сиреневыми, и тут же наступила ночь.

Еще шесть дней почти ничто не нарушало спокойного нашего плавания, пронеслось лишь несколько шквалов и ливней, однако дольше трех часов все это не продолжалось, никакого сравнения с тем первым штормом.

Десять утра — ни малейшего дуновения ветерка, мертвый штиль. Я проспал часа четыре. Когда проснулся, почувствовал, как горят губы. На них практически не осталось кожи, на носу тоже. А вся правая рука походила на кусок сырого мяса. Матуретт и Клозио были примерно в том же состоянии. Дважды в день мы натирали лица и руки маслом, но

4*

51