Вокруг света 1994-01, страница 24
Владимир ЛОБЫЦЫН Фото автора и П.КОРНАКОВА Белая гвардия последний приютБредить Парижем и страстно желать встречи с ним - давняя русская особенность. Еще в 1790 году молодой путешественник Николай Карамзин, приближаясь к Парижу, писал: «Вот он, - думал я, - вот город, который в течение многих веков был образцом всей Европы, источником вкуса, мод, -которого имя произносится с благого- • вением учеными и неучеными, философами и щеголями, художниками и невеждами, в Европе и в Азии, в Америке и в Африке, - которого имя стало мне известно почти вместе с моим именем; о котором так много читал я в романах, так много слыхал от путешественников, так много мечтал и думал!.. Вот он!.. Я его вижу и буду в нем!..» - Ах, друзья мои! Сия минута была одною из приятнейших минут моего путешествия!» К желанной встрече с Парижем я шел все первое полстолетие своей жизни. Но тогда выезд в Париж был для меня, как и для многих, так же реален, как полет на другие планеты... И вот наконец в декабре 1990 года, когда еще гремели фанфары перестройки и русские были желанными гостями за рубежом, я, как и молодой путешественник двести лет назад, приближался к Парижу - с такими же «живыми чувствами, с таким любопытством, с таким нетерпением». Я ждал встречи с парижскими музеями, улицами и площадями, бульварами, знаменитыми кафе, Сеной, Эйфелевой башней и многим другим... Но было в Париже одно место, посетить которое я считал более своим долгом, чем интересом. Это - русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в южном пригороде Парижа, где похоронены и мои родственники. Живя в Париже у своих родных, я, сам поначалу этого не осознав, получил редкую возможность, попав на Сент-Женевьев, не торопиться к отъезжающему автобусу. Начало декабря в Париже было сродни нашему октябрю. И в ясный день словно бы нашей золотой осени я входил в ворота русского кладбища на окраинной улице Лео Лагранж. И началось... Была белая свеча Успенской церкви, вызывающей в памяти образ Покрова на Нерли, звонница, словно бы перенесенная сюда из древнего Новгорода, березы, еще не совсем облетевшие... Тишина... И каскад знакомых по истории и литературе русских фамилий... Но больше всего меня поразили могилы участников Белого движения. Я почувствовал, до какой степени справедливы слова князя Сергея Евгеньевича Трубецкого, запомнившиеся мне при чтении его воспоминаний, написанных в эмиграции: «Будет ли Успенская церковь на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. 22 |
