Вокруг света 1994-06, страница 7

Удрученный вернулся Фернандо в лагерь. Пришла ночь, были зажжены большие костры и выставлен усиленный караул.

Экспедиция оказалась в отчаянном положении. Корабли должны были служить ее опорной базой. Из их трюмов предполагалось пополнять израсходованные запасы и испорченное снаряжение, они должны были принимать на борт больных и раненых. Планировалось, что они будут плыть параллельно движению колонны до тех пор, пока не встретят на пути неодолимое препятствие. Что же теперь делать? Запасы потеряны. Многие солдаты и офицеры буквально падали от усталости, пополнения боеприпасов не предвиделось. Стоящие перед ними задачи по-прежнему были грандиозны. Необходимо пройти по реке более ста миль. Затем переправиться на другой берег, форсировать непроходимые дебри и начать подъем в горы. Им предстояло либо выдержать все испытания, либо умереть. При этом они отчетливо понимали, что пути назад для них нет.

Пришедшие пехотинцы принялись строить новые хижины, натягивать палатки, усиливать земляной вал и сооружать безопасный проход к реке.

А группы всадников предпринимали карательные походы. Кесада сам руководил набегами, желая навести ужас на все окружающее население. Мелкие группы всадников прочесывали ближайшие подступы к лагерю. За ними следом должен отправиться в разъезд большой отряд, чтобы жечь, убивать, уничтожать все и всех, не спрашивая, принимали они участие в нападении на экспедицию или нет.

Фернандо вел своих кавалеристов. Он всегда был впереди, когда индейские воины набрасывались на железных всадников, но избегал неоправданной жестокости. Тем не менее он никому не запрещал заниматься грабежами и разбоем, памятуя о приказе командующего: «Мстить без пощады!»

Как далеко они зайдут в своей яросш, никто не спрашивал. Такие вопросы в отрядах завоевателей не задают. О™ готовы наводить ужас на аборигенов, подвергая страшной каре.

Однажды испанцы окружили большую деревню неподалеку от берега и разделились на несколько групп, чтобы ворваться в деревню со всех сторон.

Однако на одной из просек внезапно появились десятки коричневых воинов. Группа пронеслась мимо, отравленные стрелы отбарабанили свою страшную дробь по панцирям или застряли в ватных доспехах. Всадники развернулись и, взяв пики наперевес, врезались в толпу туземцев, храбро вступивших в рукопашную. Фернандо пришлось сражаться не на жизнь, а на смерть сразу с несколькими индейцами. Они яростно кидались на него с дубинками или копьями; но доспехи спасали от неминуемой гибели. Каменные наконечники скользили, а дубины только гремели по железным латам. Между тем бронированные всадники косили людей налево и направо, как спелую рожь, без пощады.

Деревня уже была разорена. Многие дома пылали, охваченные огнем. Фернандо повернул коня и не спеша поехал прочь. Через некоторое время он обратил внимание, что деревья на пути образуют ровные ряды. Это был фруктовый сад, за которым тщательно ухаживали индейцы.

За спиной стоял треск горящих тростниковых хижин, лошадиный топот, лай собак и крики погибавших людей. Фернандо стремился поскорее отъехать от этого страшного места. Но внезапно лошадь, вздрогнув, остановилась. На земле, склонившись к ребенку, сидела, притаившись, молодая индейская мать.

Иссиня-черные волосы, разделенные посередине ровным пробором, камышовая цепочка на шее, строгая гладкая фигура, большие испуганные глаза и рот с губами, напоминавшими морские волны, как сказал бы Чима. На ее набедренной повязке безмятежно сидел ребенок, положив голову на грудь матери. Он что-то лепетал и двигал ручонками. Женщина сидела не двигаясь. Она была, видимо, очень напугана появлением громадного, страшного всадника. На ее коже играли солнечные блики, она сидела, как церковная статуя, коричневокожая Мария со своим сыном, под фруктовым деревом в сиянии отсветов солнца.

— Мадонна, — прошептал Фернандо. Он не мог оторваться от этой волшебной картины. Ему хотелось сойти с лошади и понянчиться с ребенком, приласкать его. Два беззащитных существа вызвали у него жалость и сострадание. Женщина не сводила с него испуганных глаз, ожидая самого худшего. А всадник с молчаливой нежностью смотрел на ее ребенка, тихонько хлопающего в ладошки.

Но вот затрещали сучья и загремели копыта. Из зарослей с криком выскочила группа всадников с лицами, искаженными злобой, и налитыми кровью глазами. Они не видели ни мадонны под фруктовым деревом, ни ее ребенка. Перед ними была еще одна жертва, прячущаяся со своим отродьем в кустах.

Как в кошмарном сне Фернандо увидел, как женщина побежала, затем упала, и по ней и ребенку протопали копыта лошадей. Ужас!.. И здесь перед ним предстала дикая, усмехающаяся рожа. Мануэль!

— Ты дьявол, — выехав вперед и схватив вахмистра за глотку, воскликнул Фернандо. — Ты же убил мадонну!

Сии крутились на лошадях в злобе и ярости. Мануэль едва не потерял сознание, так яростно сжимал его горло лейтенант. Но окружившие кавалеристы сумели их разнять.

Что произошло с лейтенантом? Или он заболел лихорадкой? А может быть, внезапное помутнение разума? Какая, к черту, мадонна? Они первыми напали на христиан и убили многих. Они должны за это умереть!

Мануэль потирал шею. Он тяжело дышал и ждал объяснении, но Фернандо повернул лошадь и ускакал прочь. Через некоторое время догнал свой отряд на просеке, где всадники отдыхали, похваляясь «героическими» делами. Лейтенант молчал. Безмолвно ехал он впереди своих людей через лес. Вернувшись в лагерь, поставил коня в загон, сняв с него седло, попону и панцирное покрывало, и, не поев, улегся в палатке, уставившись в серую парусину.

На следующее утро он не встал к мессе, лежал, глядя в одну точку, щеки его горели в лихорадке. Возле него был Чима, как всегда спокойный и внимательный. Он ни о чем не спрашивал, но пригласил фельдшера осмотреть сеньора. Фернандо дал пощупать голову и пульс, но ничего опять-таки не сказал. Он лежал абсолютно отрешенный, будто душа его сгорела.

Фельдшер покачал головой, дал Чиме порошок, сказав, как следует размешивать его и поить лейтенанта. И ушел к командующему с сообщением о болезни пациента.

Кесада, выслушав его, озабоченно погладил свою бороду. У него не так много офицеров, они не должны болеть.

— Что же с ним такое? — спросил он. — Лихорадка от перегрева?

— Он лежит не двигаясь с тех самых пор, как вернулся вчера в лагерь.

— Может быть, он ранен отравленной стрелой?

— Он не ранен, сеньор командующий.

— Позовите ко мне вахмистра!

Мануэль пришел и доложил, как было дело.

— Он был как безумный, сеньор командующий. Когда мы подскакали, он стоял в пяти шагах от индейской женщины, притаившейся под деревом, и смотрел на нее. Ну и когда я эту женщину убил, он бросился на меня как одержимый, схватил за горло, крича, что я убил мадонну!

— Интересно. Позови-ка монаха.

Брат Корнелий все выслушал, пожал плечами и сказал:

— Я хочу побыть с ним наедине.

Затем без промедления отправился в палатку больного, жестом выставил вон чибчу и уселся возле ложа Фернандо.

— Твой исповедник возле тебя, брат мой, можешь говорить!

— Вы меня не поймете, падре, — ответил лейтенант сумрачно. — Я сам себя вряд ли понимаю.

— С Божьей помощью, брат мой, я постараюсь тебе помочь.

Молчание.

— Тебя сломило какое-то испытание, — сказал монах, чтобы завязать разговор.

— Я был свидетелем страшного деяния, падре! — Фернандо приподнялся, глаза его горели. — Они на моих глазах убили мадонну и ее дитя! Называйте меня безумцем, святой отец, говорите, что я сумасшедший, что заблуждаюсь, но все равно я считаю, что надо кончать эту кровавую игру. Мы не должны распускать в себе дьявола, нам следует оставаться христианами, дела которых непогрешимы. Вы каждое утро благословляете солдат, и они нуждаются в этом благословении, чтобы продолжать страшную кровавую оргию. Кровь невинных жертв вопиет к небу, падре! Во имя Господа, остановите это страшное дело, или мы будем истреблены, как стая очумелых гиен.

Он откинулся на своем ложе и сжал зубы.

— Ты узрел какое-то видение, — промолвил, смягчившись, монах.

— Называйте это как хотите, — ответил Фернандо с горечью, не отрывая глаз от полога палатки, — называйте видением, воображением или мечтой, какое это имеет значение? Я знаю только, что это была мать со своим дитя

5