Вокруг света 1996-01, страница 30

тыс... Подразделяются на 3 субэтнич. группы: горные, луговые и восточные...»

Цитировать не имело смысла: он сам это и писал. Но удивление я выразил. Он возразил:

— Субэтнические группы — не разные народы. Вы, очевидно, «Н.газету» читали? л >

Я с гордостью признал это. Он глубоко вздохнул: в отличу от меня, «не чуждого финно-угроведению» человека, он — представитель народа, изучением которого занимается. И мы ^поговорили. Обо всем., О «Н.газете». О предпочтении казанского образования. «Дак оно понятно: ехать близко, на выходной и домой когда приедешь». О язычестве — никто не провозглашал его государственной религией, просто общество «Ошмарий чимарий» — «Белая марийская вера» зарегистрировано. В Москве. Как общественная организация. В заключение беседы он позвонил в МарНИИ — Институт истории, этнографии и яз^ка. Это мне очень помогло.

Ясным майским утром я вышел на йошкаролинском вокзале. В МарНИИ звонить было еще рано. Я с удовольствием остановицря перед давней знакомой — картиной в вокзальном зале. В газетном киоске лежали газеты «Марий Эл» и «Кугарня»; лежал юмористический журнал «Пачемыш»: на его обложке изображен был зал заседания Кугыжаныш Погына, Государственного собрания. «Депутат тора-влак! Господа депутаты», конец подписи и на этот раз был закрыт. Не торопясь, я побрел через город в гостиницу. Эта часть столицы стала совсем иной — многоэтажной, с троллейбусами, с почти по-московски одетыми людьми. И у автобусной станции стояли люди без малейших этнографических признаков. Становилось ясно, что памятной мне деревянной, почти уездной, со следами старого Царевококшайска Йошкар-Олы не осталось. А она была по-своему уютна, как живописны были и сельские марийки в лаптях, передниках и расшитых монетами шымакшах. Правда, нынешняя столица Марий Эл показалась мне тоже уютной и чистой. Но другой.

Наверное, я много времени отнял у сотрудников МарНИИ, люди они занятые: одни из них собирались в Финляндию и переводили доклады (правда, на индоевропейский английский язык), другие же, вернувшись из Финляндии, писали отчёты. И не было кабинета, где не лежала бы на столе ксерокопия статьи из «Н.газеты». В Йошкар-Оле ее выписывали мало, и все оттиски пришли из Хельсинки, Тарту и столицы венгерского угро-финноведения города Сомбатхей. Тамошние специалисты «Н.газету» наоборот выписывали, считая солидной и объективной, и, прочитав статью, пришли в радостное оживление и тут же написали йошкаролинским коллегам. Перехватывая мои взгляды, обращенные на ксерокопию, сотрудники МарНИИ горестно вздыхали. Им надоело объяснять и даже вспоминать этот труд.

Я очень благодарен этим людям, похожим на сельских эстонцев: светлые волосы, голубые глаза, выпирающие скулы. И такая же невозмутимость и терпение при общении с человеком, изводящим их вопросами. Вопросы же мои могли показаться и бестактными. Ну

что вы скажете человеку, который, едва познакомившись, тут же спрашивает:

— А вы мариец? А по-марийски говорите? А ваши дети с вами как говорят?

Я поставил перед собой две цели: выяснить отношение к язычеству и узнать — сколько же языков у народа мари.

В первый же день я встретился с народным целителем, очень уважаемым в республике. Целитель заодно осмотрел меня, помассировал, болевшую руку, время от времени вдувая мне в рот воздух, приговаривая что-, то по-марийски и заключая каждый период словами: «...раба Божия Льва». Мое имя он знал: в свое время мы защищали диссертации в один день и в одном месте.

Он читал заклинания и излагал свои мысли:

— Язычество наше созрело для реформации. Организовать его нужно, организовать. И кажется мне, что есть уже реформатор.

На прощание он точно поставил мне диагноз.

Говорил я с художником, выпускником Петербургской Академии художеств. Человек он молодой, у него трое маленьких детей.

— Недавно,*— говорит, — всех троих крестил, нехорошо как-то без Бога. Мы-то марийцы моркинские, у нас в церковь ходят. Но в рощу тоже. А вот теща у меня — сернурская. Мы к ней на праздник ездим — Шо-рык иол называется, Овечья нога, по-нашему. Значит, икону вешают, перед ней — большую свечу ставят, чи-стый воск, руками катанная. Еще одну свечу — перед домом. Привязывают овцу и водой поливают. Овца-то вздрагивает, так смотрят — куда брызги пойдут: от этого весь успех зависит. Налево — дак одно, направо — другое дело.

— А икона зачем?

— Теща говорит: раньше вешали, чтоб урядник, если заедет, не понял, что тут языческий обряд творят. Уж семьдесят лет, как урядников нет, боЛьше даже, а привычка осталась.

У другого художника — очень заслуженного человека — дед был церковный староста, мать пела в хоре. Это уже Горномарийский район, там православие много раньше приняли. Но два раза в год — это художник помнит — ходили к источнику, приносили жертву.

— А вы как считаете: есть два языка или один? — спрашиваю.

— Ну, даже если это диалекты, пусть хоть будут две литературные нормы. Наше наречие все-таки сильно отличается. У нас и звуки есть, которых луговые мари и произнести не могут. На Общемарийском съезде мы только начнем об этом говорить,'луговые собратья нас аплодисментами захлопывают. Так ни до чего и не договорились.

Я понял, что ничего не понял. Но понял, что по обоим вопросам нужно встретиться с наиболее знающими людьми. Или, по крайней мере, с такими, которые решатся ответить. Но перед тем, как рассказать читателю об этих встречах, я позволю себе — в самой краткой форме хотя бы — пролить свет на судьбу фин-но-угорских народов России, ибо только в этом контексте может стать яснее судьба небольшого, но стойкого и уйрямого народа мари.

36

ВОКРУГ СВЕТА