Юный Натуралист 1938-06, страница 14Ни одна звезда не горела в нем, и нигде не видно было солнца. Но заря уже занялась. «Как рано, как рано», подумал Володя, сжимая в кармане пистолет. Он прошел мимо сада и, оглянувшись назад, посмотрел на него. Сад стоял весь свинцовый от обильной росы. Резкий ветерок свистел в ветвях высокой груши, и красная ленточка все еще висела на сучке. Она попрежнему хлопала, вытягивалась, струилась, словно собиралась отправиться в далекий путь. Оглянувшись на нее еще раз, Володя двинулся по дороге в Брусяны. И вскоре груша с ленточкой и весь сад скрылись за домами; исчез и город с рекой. Перед Володей в низине открылись поля. Они дымились, точно горячий, политый водою пепел. А солнца все не было видно. По дороге в город пробежала собака. И на голом, только что вспаханном поле что-то блеснуло, — может быть, золото или стекло, или капля росы, осевшая на холодный суглинок. «Как рано, — снова подумал Володя, — Москва еще, наверное, спит». Он представил себе, как спит Москва, спят будки с газированной водой, спят колонны Большого театра, и за этими мыслями не заметил, как внезапно встали перед ним из тумана лес и низкие избы лесной деревушки Брусяны. Тонкие сосны росли у самых изб, и сквозь маленькие окна можно было видеть, как внутри, в избах, жарко пылают печи. Вся деревпя дымилась, словно поле, которое Володя только что оставил позади. «Как рано, как рано!—подумал Володя в третий раз. — И Фимка еще, наверное, спит». Он вошел в избу, стоявшую первой с краю, и в удивлении остановился на пороге. В избе уже никто не спал. За столом сидела Фимка, держа в руке огромный ломоть хлеба, а Сергей Семенович, старик с черным лицом, пил из большой кружки квас. На столе стояла миска с горячей картошкой, и возле нее стопкой были сложены ложки. Но ложками никто не ел. Фимка брала из миски картошку, клала ее перед собой на стол и ударом кулака раскалывала пополам. Потом ела, запивая квасом. — Вот и мальчик пришел, — сказала она деду, показав на Володю пальцем. — Хочет на плотах покататься. Покатай его, дед, а? И старик охотно ответил: — Отчего же, можно и покатать. Все можно. — Все можно, — повторила за ним Фимка, стукнув кулаком по картошке, и под ее рукою картошка сверкнула, как сахар. Тогда только Володя вспомнил, что он ничего не ел. Дрожа от голода, он сделал два шага к столу. — Садись, — сказала Фимка и положила на стол картошку. Он сел, пододвинул к себе картошку и тоже стукнул по ней кулаком. Так ели они, разбивая кулаками картошку и запивая ее квасом, кислым, как лесное яблоко. Потом, не сказав друг другу ни слова, опта вышли на улицу. Лес начинался сразу за огородом редкими дубками, соснами, орешником, а вдали, на горизонте, он стоял, как туча. Фимка шла босиком по росе, и мокрая трава, точно снег, скрипела под ее ногами. Володя шел за ней следом, осторожно обходя кусты чертополоха и полыни, потому что особенно высока и росиста была за огородом полынь. У опушки они остановились, и Володя спросил: — Где же тут птичьи гнезда? — А вот тут кругом, сколько хочешь,— ответила Фимка. — Ну уж и сколько хочешь! — недоверчиво сказал Володя.—Покажи хоть одно. — А что дашь? — насмешливо спросила Фимка. Володя пошарил в карманах, но ничего там не нашел, кроме пистолета. Тогда он вынул свой пистолет и в упор выстрелил в Фимку. — Не балуй! — строго сказала она. Но взяла из рук Володи пистолет, прицелилась в высокий куст терновника и выстрелила два раза. — Неужто отдашь? — спросила она тихо. И лицо ее, так же как у Володи, стало бледным от холодного утра и волнения. — Отдам, — твердо сказал Володя, глядя в серебристые глаза Фимки, блестевшие, точно капли росы. И на секунду он забыл о гнездах, забыл, зачем отдал Фимке свой пистолет. В это время солнце поднялось над вершиной старой ели, и осина, стоявшая на опушке, проснулась первой. Тень легла у ее корней, ветви с легким треском потянулись спросонья, зазвенели листвой. И какая-то птица глубоким голосом повторила несколько раз: i — Та-ак, та-ак... У Потом добавила: Iк, — Ви-идь. Это был толстый соловей, сидевший на кусте жимолости. (Окончание в следующем номере.) 12 |