Юный Натуралист 1971-04, страница 55

54

Рюкзак с рысятами оказался совсем в другом месте, не под лиственницей, а в самом начале кустов. Лямки порваны, каркас из веток поломан, но внутри его по-прежнему жалобно плакали пленники. А около рюкзака лежал задушенный молодой зайчишка.

— Видно, мать домой ходил, — не спеша раскуривая трубку, пояснил нам эвенк, — детей нету, жилья нету, наш след бежал. Ночь ждал. Слышал — дети плачут, есть носил, с собой забрать хотел. Однако, собаки случайно чуял, лаял.

Да, скорее всего так и было. Пришла рысь к себе в логово, увидела, что нет детей, и пошла по нашему следу. И ночи дожидалась где-нибудь в кустах. А услышала, что рысята плачут, принесла им зайца. Да только Майка с Моряком учуяли. Она весь рюкзак хотела утащить, но по кустам не выволочь, да и шум наши собаки подняли такой, что и более крупный зверь испугается.

На другой день утром мы разбрелись по своим маршрутам. В лагере остался только радист Алексей, он же и повар. Утро было спокойное и тихое. Небо чистое, без единого облачка. Не успели мы отойти и трех километров, как со стороны лагеря раздался истошный крик, затем выстрел — один, другой.

Гавриил Петрович обогнал меня. Еще издали увидели мы, что Алексей бежит куда-то в сторону, нелепо размахивая ружьем.

— Але-е-ша!

Он остановился не сразу, а когда остановился, еще несколько мгновений отупело смотрел на нас.

— Что случилось?

Тот помолчал минуту, потом безнадежно махнул рукой и повернул в сторону лагеря.

— Унесла проклятая.

— Кто кого унес?

— Да рысь детенышей своих. А все вы, — накинулся он вдруг на, Гавриила Петровича. — «Ночью ходи, днем жди...» Вот я спокойно и занимался образцами, а она вдруг с дерева ка-ак прыгнет, да через костер прямо! Огромная, метра полтора будет, сама рыжая, с пятнами, одни уши с кисточками торчат. На меня и не смотрит даже. Я и ойкнуть не успел, а она уже рюкзак в зубы — да ходу. Я за ней, кричу что-то, машу руками, а она только сверкнула на меня глазищами да еще ходу поддала, а рюкзак все в зубах болтается. Пока я ружье доставал, ее уже и след простыл. Так и стрелял от страху. — И жалко улыбнувшись, добавил: — А я уж мечтал домой рысен

ка взять. Даже имя придумал — Рыжик. А оно вон как получилось...

Гавриил Петрович долго молчал, посасывая трубку, и вдруг снова улыбнулся щелочками глаз.

— Молодец, однако. Все близко ходи. Ждала долго. Лагерь тихо, собак нет. Она и пришла. Сердце страху много. Огонь гори, человек есть, а смелость больше, однако. Огонь не боялся. Детей давай. Молодец, однако. Пусть живет. Тайга большой, места много. Очень храбрый рысь...

Рюкзак, весь изорванный и грязный, случайно отыскала Майка при следующем нашем переходе.

К. АБРАШЕВ

Мы плыли по реке Урал.

— Что это? — показал мой спутник на берег.

Я присмотрелся.

Глинистый правый берег поднимался над водою высоким яром. Над обрывом обвисали высушенные солнцем корни. У вершины стены темнела полоса чернозема. К середине она переходила в желтую полосу глины, а у основания отсвечивала до белизны прополосканным песком.

Словно рассыпанные на листке бумаги зерна гречихи, виднелись на нем коричневые камешки гальки. Тут я и заметил лежащего под обрывом лосенка. Всего несколько метров разделяло нас.

Казалось, он наполовину ушел в землю. Согнутые задние ноги виднелись из-под брюшка. Они не помещались под туловищем и поэтому были слегка раскинуты копытами в стороны. Темно-рыжая шерстка совпадала с окраской обрыва. И присмиревший, не подающий признаков жизни малыш был едва заметен.

Я подрулил к берегу.

Как только мы вышли из лодки, теленок поднялся, и, покачиваясь на тонких, еще не окрепших ножках, засеменил к яру. Но подняться наверх не смог.

Я подошел и, как домашнего теленка, погладил малыша под шейкой. То ли прозябший на сырой земле, а может, от испуга он дрожал. Невинно поблескивали маленькие выпуклые глаза. С каждым