Юный Натуралист 1972-07, страница 4
2 ОТЕЧЕСТВО iМ0Е! еле просматривались во мраке ночи. По судовому селектору объявили, что из-за штормовой погоды высадка будет проводиться в сетках. «В сетках?» — удивился я, пытаясь представить этот неизвестный для меня способ высадки. Тем временем под лучами мощных прожекторов палубная команда готовила нехитрое приспособление, напоминающее обыденную в быту авоську. В таких сетках, сплетенных из толстых канатов, грузили мешки, ящики, бочки и прочие грузы. И вот я стою на металлической решетке, уложенной для удобства на дно сетки. С нескрываемым волнением жду, что же последует дальше. А дальше было все довольно просто. Крюком зацепили края сетки, и кран, приподняв нас над палубой, бережно перенес за борт. Мы повисли в этой гигантской «авоське» над скрытым тьмой океаном. Где-то внизу кипящее море неистово швыряет, словно щепку, плашкоут. Прожектор освещает наш спуск. Раскачиваемая ветром, сетка медленно ползет в бездну. Плашкоут, будто поплавок, то поднимается на волне, то проваливается вниз. Нужно обладать большим мастерством, чтобы опустить сетку именно в тот момент, когда плашкоут будет находиться в верхней точке. Это доли секунды. Чуть поспешил или запоздал, и «приземление» будет не из приятных. — Майна! — кричит матрос-наблюдатель, и сетка стремительно опускается вниз. Удар о площадку плашкоута — мы теряем равновесие. Но натянутые стенки удерживают от падения. Выбираемся наружу и крепко хватаемся за поручни плашкоута. Волна мотает его из стороны в сторону, то вверх, то вниз. А сетка тем временем опускает остальных пассажиров и забирает тех, кому предстоит посадка. Кланяясь каждой волне, мы плывем почти четверть часа. Соленые брызги холодным дождем окутывают буксир. На губах горький вкус океанской воды. Все вокруг мокрое. Холод пронизывает тело. Представляется, что именно такой вот ночью штормовой океан выбросил на берег этого острова когда-то и парусник великого мореплавателя Витуса Беринга. Найдя здесь свою гибель, он открыл России новые земли. И кто мог тогда подумать, что этот безлюдный край, названный именем отважного командора, будет представлять в наше время особую научную и хозяйственно-экономическую ценность! Постепенно буксир сбавил ход, и впереди неясными пятнами проступили едва заметные огни. Это был долгожданный берег самого крупного из Командорских островов. И вот я шагаю по земле этого далекого и сурового края. Придерживаясь указанного мне направления, я шел, воспользовавшись отливом, по лайде — прибрежной полосе океана. Идти по влажному, укатанному прибоем песку легко, как по асфальту. Идешь и любуешься изобилием выброшенных на берег даров моря. Сплошной полосой лежат хитросплетения водорослей, кучи ракушечника, медуз, звезд, морских ежей и крабов. Устрашающе белеют вымытые океанской волной кости морских животных. Вскоре мой путь преградили скалы. Нащупав еле заметную тропу, сворачиваю на нее. Тропа ведет на его возвышенную часть. Отсюда в первозданной красе предстал предо мною остров. Местами низменный, местами холмистый, с выходом на поверхность голых скал, он был зеленым оазисом среди бескрайних океанских просторов. На острове ни единого деревца, зато гигантские заросли трав. Чуть сбился с тропы — ив плотной стене разнотравья, как в сетях, путаются ноги. Солнечный луч здесь редкий гость. Под непроницаемым шатром свинцовых туч и туманов живут Командорские острова. И чтобы скрасить уныние пасмурного неба, природа любовно одарила их цветами. Они повсюду, на каждом шагу. Даже на голых, безжизненных скалах, вцепившись в мельчайшие трещинки, поднимаются к небу белые соцветия каменоломок. А ниже, где лежит земля, буйный зеленый ковер расцвечен всеми цветами радуги. Темно-лиловые рододендроны и голубая герань, белая ромашка и желтая калужница, нежно-фиолетовые ирисы и оранжевые саранки. Да разве перечне- |
