Костёр 1967-04, страница 17

Костёр 1967-04, страница 17

— Не пойду. Я занят.

— Пойдемте...

— Не пойду, не пойду, не пойду. Ты понимаешь?

Муслима отрицательно покачала головой. Она не понимала. Она стояла возле порога и ждала. На круглом хорошеньком личике ее была написана просьба и молчаливое осуждение.

Я не выдержал этих молчаливых упреков Муслимы и согласился идти на рынок, защищать этого прохвоста Олима Турдывалиева. Мы вышли с Муслимой из редакции и тут же нырнули под густой пыльный шатер деревьев. Солнце жарило вовсю. Если бы не эти деревья и не эти арыки, которые торопливо журчали с правой и левой стороны улицы, можно было бы вообще сгореть от зноя или расплавиться, как овечий курдюк в котле.

Муслима шла вприпрыжку впереди меня. Она была в своем нарядном, похожем на тюльпан платье, в синих с загнутыми вверх носами туфлях. Из-под тюбетейки — тоже нарядной и пестрой — выбегали на спину черные тоненькие как ботиночные шнурки косы. Много раз я пытался сосчитать эти шнурки, но все равно сбивался. Даже от легкого, незаметного движенья головой косы сбивались в одну общую горсточку и снова рассыпались по ее плечам.

Покачивая косичками, Муслима рассказывала мне по дороге про Олима, что занесло его на рынок, что он там натворил и почему, собственно, к нему применяют устаревшие и запрещенные меры наказания.

Олим и его бесчисленные приятели, оказывается, расклеивали на рынке объявления про Сергея Лунева. Объявления, а вернее, газетную заметку, переписанную от руки на четвертушке бумаги, они расклеивали на все одушевленные и неодушевленные предметы, будь то машины, арбы, лошади или верблюды.

— Он что, с ума сошел? — спросил я Мусли му.

— Не знаю, — серьезно ответила Муслима.— По-моему, не сошел.

— Головы у твоего Олима нет!

— Я с вами, Александр Иванович, согласна. Но у него критическое положение...

Муслима украдкой посмотрела в мою сторону— какое это произведет впечатление на меня. Но я глазом не моргнул. Поблажки от меня Олим не дождется. Ни за что! Кстати, я не особенно верил, что на рынке, в центре большого города могли истязать живого человека. Даже такого, как Олим.

— Давно его бьют? — спросил я.

— Давно, Александр Иванович. С утра.

Олим блуждал по рынку с шести утра, В одной руке у него было ведерко с рыжим клеем, а в другой — объявления. Сначала все было хорошо. Но потом один пожилой таджик поймал Олима за йтим занятием. Он вздул его камчой и заставил чистить свою лошадь. Олим лошадь почистил, но потом попал в руки ка-кого-то киргиза в шапке из лисьего хвоста. Теперь Олима бьют, а возможно, даже прикончили, потому что киргиз очень разозлился на Олима за своего верблюда. От верблюда Олиму тоже досталось. Когда Олим клеил объявление, верблюд обернулся и плюнул Олиму в лицо.

Не успели мы пройти двух кварталов по направлению к рынку, впереди показалась какая-то процессия. По улице, размахивая руками и пританцовывая, будто на празднике, с шумом и гамом шли мальчишки и девчонки. Впереди всех шагал высокий киргиз в черной бархатной шапке, обшитой лисьим хвостом. Рядом с ним, целый и невредимый, шествовал наш Олим Турдывалиев.

Киргиз вел в поводу рослого двугорбого верблюда. На спине, груди, возле хвоста и почти под самым брюхом горбатого великана призывно белели объявления. Это был не верблюд, а тумба для афиш. Судя по всему, Олим вел этого рыжего верблюда в редакцию фотографироваться.

Я подошел к Олиму с самыми твердыми и решительными намерениями. Но Олим не дал мне вымолвить ни одного специально для него приготовленного слова.

— Между прочим, рафик Нечаев, — сказал он, — мы нашли Сергея Лунева.

Ребята снова подняли шум и гам.

— Нашли! Ура! Нашли Сергея Лунева!

Не меньше других волновался и киргиз в

шапке из лисьего хвоста. Угловатое и загорелое дочерна лицо его с крохотным пучком волос вместо бороды сияло от счастья и желания сообщить мне радостную весть. Улыбаясь всеми своими ослепительно белыми зубами, он ткнул пальцем в объявления, которые шелушились на верблюде от жары и с треском отваливались на землю, и закричал мне в самое ухо:

— Я знаю такой Лунев! Лунев мой ошна! Лунев наш колхоз тракторист!

Удачи и огорченья... Они идут рядом с нами с той самой поры, когда ты сделал первый шаг от стола до теплых материнских колен. Вот и сейчас на смену первой, блеснувшей вдалеке надежде, пришли огорченья. После встречи с киргизом минул день, минул второй, а мы, как и прежде, ничего не знали о Сергее Луневе.