Костёр 1969-11, страница 20
жился,— теперь и не примут, узнают, что не плавал, и не примут, попрут как миленького». Сердце у него упало. Он поглядел в темные, удивительно молодые на морщинистом лице глаза тренера, и губы сами по себе прошептали: — Плавал. — За сколько же ты сотку ходишь? Перед Митькиньши глазами мгновенно встала выученная давно на зубок доска с таблицами, висевшая в вестибюле бассейна. Справа — таблица рекордов, слева написано, за какое время надо проплыть разные дистанции на первый, второй, третий разряды. — Одна минута семнадцать секунд, — сказал Митька и тут же ужаснулся своему неслыханному нахальству — это время было лучше третьего разряда для взрослых. Но было уже поздно, сказанного не воротишь. Тут уж или признаваться, каяться, или гнуть свое. — Ну? Молодец! — сказал тренер. — Тогда зачислим тебя в группу разрядников. Коля подозрительно поглядел на Митькины полыхающие огнем уши и незаметно ущипнул его за руку. А тренер продолжал: — Послезавтра у нас соревнования на первенство гороно. Открытие сезона. Будешь выступать. — Он же больше месяца не тренировался, Анатолий Иваныч. И вообще... так сразу... запротестовал Коля. — Ничего страшного. Как проплывет — так и ладно. Если за одну семнадцать ходил, то в третий-то разряд уложится всяко, — ответил тренер, — а у меня в команде младших мальчиков человека не хватает, баранку поставят. Так что лучше уж какой ни на есть результат, чем никакого. Ты меня, братец, прямо скажем, выручил. Не забудь справку от врача. И он пританцовывающей походкой ушел по своим важным тренерским делам. По улице шли молча. Потом Коля сказал: — Ну, гляди, Митька! Я за тебя поручился. Теперь хоть лопни, а слово держи. Приду тебя болеть. Коля вскочил на трамвай и укатил. Шш Еще поошотр! какой я трус! Митька замолчал и огляделся — он даже не заметил, когда начался дождь. Все вокруг стало расплывчатым, белесым. Таня поеживалась, видно, ей было холодно. «Вот, заговорил человека до смерти, болтун,— подумал Митька, — может, ей все это вовсе и не интересно, может, она только из вежливости слуша ла, не перебивала. Конечно, из вежливости. Больно ей надо...» — Я тоже, — тихо сказала вдруг Таня. — Что тоже? — не понял Митька. — Тоже обязательно-обязательно приду за тебя болеть. Митька испугался. — Что ты! Что ты! Не надо, очень тебя прошу, а вдруг... Не надо! — Нет, приду, — Таня даже ногой топнула.— И ты обязательно всех победишь, вот увидишь. — Гадалка Митька. ты, что ли, — пробормотал — А у меня бабка колдунья, — Таня засмеялась,— и я тоже колдовать могу. Приду и наколдую тебе, вот увидишь. Сейчас пойду и узнаю у бабки специальное такое колдовство, чемпионское. Да, тебе-то, конечно, смешно, а мне вот... А что, если взять и не пойти, а? Точно! Заболел, скажу. А уж потом, когда потренируюсь, тогда пожалуйста. А то пришел человек, а его—раз! и сразу в котел с кипятком, сразу на это... на гороно аж? Ведь правильно я говорю? Ведь верно ведь?.. Митька вдруг до того испугался, что ему и вообще-то плаваньем заниматься расхотелось. Вот ведь — даже дома ничего не сказал, а тут этой посторонней почти девчонке взял и все выложил. Теперь придет, увидит... Потом в школе позору не оберешься, сама же раззвонит. Митька в этот момент ужасно раскаивался в своей откровенности и почти ненавидел Таню за то, что она на эту откровенность подтолкнула. Потом он немножко опомнился. «При чем здесь она, — подумал он. — Она меня за язык не тянула, сам все растрепал. Эх! Неужели же я трус?! Врун да еще и трус! Вот это да!» Он даже растерялся. Поднял глаза на Таню. Она глядела ему прямо в лицо. — Если ты сделаешь это, Митька, я тебя 20 |
