Костёр 1972-01, страница 14

t

и величия, которое встречается чаще всего на портретах очень серьезных и довольных собою людей.

— Ты чего молчишь? — удивленно спросил он.

У Ваняты не было абсолютно никакого желания расспрашивать Сашку о его коврах, мотоцикле с люлькой и о типичном представителе мрачной эпохи, который оглядывал комнату своих потомков и ждал, чем тут все закончится.

— Катись ты со своим дедом! — сказал Ванята. — Дед на помещика спину гнул, а ты... даже слушать противно!

— Противно, да? — крикнул Сашка. — Я тебе сейчас покажу! Я тебя в момент!..

— Не ори! — спокойно сказал Ванята. — Чего, в самом деле?

— А ты чего? Приехал и нос дерешь! Я про тебя, если хочешь, уже все знаю. Вот!

— Ничего ты не знаешь. Мелешь языком...

— А вот и знаю! В Козюркино чего приехали? Молчишь? Видели мы таких! У нас этих шатунов вот сколько было!

— Дурак ты! — сказал Ванята. — Про нас говорить нечего. Нос сперва утри!

— А я все равно скажу.

Ванята ухмыльнулся.

— Давай, давай! Крой!

— Все знаю! — отрывисто и зло прокричал Сашка. — Вас из колхоза турнули. Погрели ручки на чужом добре, а теперь сюда заявились. Шиш вам с маслом!

— Ты это брось! — сказал Ванята. — За такие шутки, знаешь!..

— А ты не пугай! Прокурор за ручки возьмет, не так запоете! Отец ему все написал...

Ванята рывком поднялся с дивана.

— Чего плетешь! Чего он написал?

Сашка втянул голову в плечи. Глаза его забегали.

— Иди ты!.. Пошутить уже нельзя? Чего ты?

— Что написал, спрашиваю?

Ванята схватил Сашку за рубаху, будто лошадь за уздечку. Притянул к своему лицу,