Костёр 1975-05, страница 18

Костёр 1975-05, страница 18

раненый и могу проявите все свое мужество и презрение к боли. Но на К"рку это не произвело никакого впечатлс шя

— Зря, — сказал он.—Нужно к врачу, осколок вынуть, а то заражение может получиться.

— Подожду до завтра, — ответил я.

Кирка еще немного посидел возле меня и пошел домой. А я остался лежать на своем диване, глядеть на кусок неба в окне и думать.

Я думал, что теперь знаю, как раненый солдат лежит на поле боя, когда его товарищи ушли ьперед. Солдат лежит, радуется тишине и тому, что жив, и ждет санитаров. Потом мне показалось, что я сам — солдат, лежащий на поле боя. Я долго отстреливался от наседавших врагов, бился с ними врукопашную, когда они дошли до моего окопчика. Они тяжело ранили меня, но я уничтожил их всех, и вот лежу теперь на исходе дня и смотрю на тусклый закат; мой верный ППШ лежит рядом и остывает после боя, и так тихо вокруг, а где-то вдалеке играет музыка, как в кино. Я даже чуть приосанился лежа, потому что не может же солдат лежать кое-как, даже если тяжело ранен...

Но все это я воображал одной половинкой сознания, а второй думал о матери.

Моя мать — странный человек. Она скорее поверит тому, чего никогда не было, чем тому, что случилось на самом деле. Вот если я расскажу ей все как было. Что во дворе двадцать девятого дома догорал костерок, и я зачем-то подошел к нему, а в огне калился запал ручной гранаты, а запалы такие штуки, которые имеют привычку взрываться, если их кидают в огонь... Нет, моя мать ни за что не поверит в такую простую и правдивую историю. Она, конечно, не станет прямо обвинять меня во лжи. Она просто начнет говорить о том, что мне четырнадцатый год, и пора бы уже взяться за ум, не делать глупостей. И выйдет так, что мать этими своими словами начисто перечеркивает мою правдивую историю, не верит в то, что я нисколько не виноват в случившемся. Вообще все взрослые всегда считают, что в любом происшествии должен быть кто-то виновен. Они отрицают случайности, по крайней мере, те случайности, которые происходят с детьми. Вот недавно мать шла из магазина и разбила бутылку постного масла — просто оборвалась ручка у старой авоськи и бутылка вывалилась. Понятно, что произойдет со стеклянной бутылкой, если она грохнется на плиты тротуара. Мать, конечно, огорчилась, было жаль масла, но ничего не поделаешь — случайность. Она так и сказала: «Ах, какая досадная случайность!» А вот если бы бутылка разбилась у меня, то это уже не было бы случайностью. И я стал придумывать для матери какую-нибудь такую историю о моем ранении.

Конечно, проще всего было сказать, что я сам бросил запал в костер, и он взорвался. Но не очень приятно брать вину на себя, когда ты же еще и пострадавший. Нет, эта история мне не понравилась, и я стал придумывать другую.

Я перебрал несколько вариантов, среди которых был случай с бешеной собакой, ворвавшейся в наш двор. Я уже красочно представил себе огромную, ростом с мотоцикл, собаку со вздыбившейся шерстью и оскаленными кривыми клыками, между которыми извивается мокрый красный язык. Я сражался с этой собакой и выгнал ее со двора, чтобы она не причинила вреда нашим соседям по дому... Вот... Только один раз собака изловчилась укусить меня за правую икру...

Да, это была эффектная история, я чуть было сам не поверил в нее. Но в ней были недостатки: во-первых, у меня на ноге была только одна ранка, а от укуса должно было остаться несколько; во-вторых, в то время в городе не водилось вообще никаких собак, не было даже кошек, не было и голубей — все они исчезли в блокаду и развелись только много лет спустя. Словом, история с бешеной собакой не подходила. Ведь когда хочешь, чтобы тебе поверили, нужно изобрести ложь, которая выглядела бы правдивее самой правды.

Я пожалел о том, что такая интересная история пропадает зря, и начал сочинять другую. Но тут стала немного побаливать нога, и я стал думать, задета или не задета кость и как там сидит в моей ноге кусочек красной меди, из которой делают гранатные запалы. Я думал, а нога болела. Пришлось размотать тряпицу, она присохла к ранке, и я не стал отдирать. А вокруг ранки кожа покраснела и чуть припухла. После того, как я увидел все это. боль стала казаться еще острей. Я уже не думал ни о каких историях и не знал, что говорить матери.

Незаметно для себя я задремал, но когда мать стукнула дверью, сразу проснулся и почувствовал прежнюю боль.

— Ты чего валяешься? — спросила мать.

— Так, ничего.

— Набегался?

— Ага, — я старался отвечать покороче, чтобы только мать ничего не заподозрила. Вообще-то моя мать очень догадливая.

Я старался оттянуть как-нибудь неприятный разговор, чтобы мать спокойно поужинала. И еще потому, что за давнишнее всегда попадает меньше. Вот если бы ранение это произошло неделю назад, то как бы сейчас просто было сказать: «Знаешь, мам, тут неделю назад мне железяка попала в ногу, но уже прошло». Тогда мать повздыхала бы, конечно, сказала чего-нибудь, и все бы обошлось мирно. А теперь я предчувствовал крупное объяснение, да еще со слезами. А кому приятно видеть, как плачет его мать.

Пока мать возилась на кухне с ужином, я готовился сказать ей о случившемся, ведь скрывать было уже невозможно, потому что я не был уверен, что смогу встать к столу.

Я прислушивался к звяканью посуды на кухне и со страхом ждал объяснения. Но объяснять ничего не пришлось. Раздался звонок у входной двери, потом — шаги матери и

16