Костёр 1975-05, страница 20

чьи-то голоса. Я почему-то заволновался, даже отвлекся от боли в ноге и невеселых мыслей.

Шаги по коридору приближались к нашей комнате, дверь отворилась. Я скосил глаза и увидел Киркину мать, Марию Сергеевну. Она решительно переступила порог, за ней вошла мать с испуганным лицом, а позади, иотупясь, проскользнул Кирка.

— Лежит, герой, — громко сказала Мария Сергеевна и шагнула ко мне. — Показывай ногу!

— Да ну, там нет ничего, — буркнул я, чтобы скрыть растерянность.

Мария Сергеевна схватила меня за ногу, стала задирать штанину, и я вскрикнул от боли.

— Нет ничего, говоришь?

Ее длинные проворные пальцы сразу размотали тряпицу, но она не отделилась, потому что присохла к ране. А мне сразу стало как-то легче от прикосновения пальцев Марии Сергеевны. Ведь она работала в госпитале медсестрой и умела обращаться с ранами.

Пальцы ее быстро ощупывали мою ногу, потом она вдруг рванула тряпицу.

— А-а-а! — заорал я.

— Все! Все прошло, — Мария Сергеевна отбросила тряпицу. И снова ее пальцы успокаивающими прикосновениями ощупывали но

гу вокруг раны. А я старался не смотреть на мать, застывшую в напряженном молчании.

— Немедленно в госпиталь, нужно вынуть осколок, — сказала Мария Сергеевна.

Я облегченно вздохнул. Это меня устраивало, потому что избавляло от объяснений с матерью.

Летом сорок шестого года во дворе появилась Надька Мухина. Она и раньше жила в нашем доме, но в войну уехала с матерью, а теперь они вернулись из эвакуации. Раньше мы не обращали на Надьку никакого внимания. Обыкновенная девчонка с дурацким бантом на голове. Мы даже недолюбливали ее, потому что учились в первом классе вместе, и матери наши только и говорили о том, какие у Наденьки чистые тетрадки, какой у нее красивый почерк и чистые руки. И вот теперь, когда встретились снова почти через пять лет, Надька сначала не вызвала у нас интереса. Тем более что учились мы теперь отдельно от девчонок. Правда, Надька выглядела уже не прежней пигалицей с немыслимым бантом. Она здорово выросла, — на целых полголовы выше нас ростом. Мы даже не сразу узнали ее.

Мы с Киркой стояли и раздумывали, куда пойти — в Михайловский сад, поиграть в волейбол, или на пляж к Петропавловской крепости, чтобы искупаться. Пруд наш на пло-

Борис Половой,

писатель, автор книги „Повесть о настоящем человеке"

9 мая! Кто же не помнит его! Для меня он был не только победным, но и целиком, до последней минуты, военным днем.

Нацистские армии в Берлине уже капитулировали, Москва уже праздновала Победу, уже гремел самый великий из всех салютов, но было еще в Европе место, где сражение становилось все жарче и ожесточеннее. Я имею в виду Чехословакию, особенно положение в Праге. Оно было очень сложным, почти трагическим. Пражские повстанцы вели в городе бои с частями СС, а дивизии группы «Центр», не подчинившиеся акту о капитуляции, во всеоружии отступали через горы к Праге.

Советское Верховное Главнокомандование бросило на спасение Праги две танковые армии.

Мне, военному корреспонденту «Правды», тоже было поручено в обгон этих танков, на самолете, вылететь в Прагу.

В первые же минуты весеннего рассвета с военного аэродрома под Дрезденом стартовал самолет, в котором я и вылетел на выполнение задания.

Первую посадку для заправ

ки мы сделали в чешском городе Мост. Сели на шоссе. Город горел со всех концов. Фашисты только что покинули его. Взлетели снова, и вскоре были над Прагой. С бреющего полета я видел всю картину сражения: баррикадные бои, немецкие танки на улицах, падающие здания, схватки у переправ.

Летчик посадил машину на пражском олимпийском стадионе.

Стадион этот знаменит множеством всяких рекордов, но самолет приземлился на нем, кажется, единственный раз.

Автомобиль повстанцев довез меня до центра города, там находился партизанский повстанческий штаб. Но в это время советские танки уже входили в город. Прага была спасена!

Из Радиоцентра я и передал донесение в Штаб фронта, а затем свою последнюю военную корреспонденцию в Москву. На другой день она была напечатана в «Правде».

18