Костёр 1976-05, страница 35

— Эй, люди, вы слышали? — воскликнула нани, и вдруг как затрясется вся от смеха. Даже монеты на ее лбу зазвенели. — Это Машок-то, Машок хочет подстрелить птицу, да еще на лету! Ха-ха-ха!

Мне стало обидно за Мец-Майрик.

Я ничего не говорю, все знали, что нани умеет стрелять из винтовки, и ездить на лошади, и ничего не боится, и все такое. Но зачем так смеяться над Мец-Майрик, да еще при всех?

— Ну давай поспорим, — не обращая внимания на смех нани, сказала Мец-Майрик. — Если я попаду из ружья в птицу на лету, ты отдашь мне чувал зерна, а если нет, то я тебе. Что вы на это скажете, эй, люди, а?

— Что мы можем сказать? Правильно говоришь! Правильно! — раздалось со всех сторон.

— Эй, братец, дай-ка сюда твою винтовку!— крикнула Мец-Майрик бритоголовому яланчи, с винтовкой в руках наблюдавшему за спором наших бабушек. — На, возьми, Сона. Сначала ты, а потом — я, — сказала Мец-Майрик, протягивая ружье нани.

Я прямо-таки обалдел от всего этого. Вот так петрушка! Оказывается, Мец-Майрик умеет стрелять из винтовки, да еще как! Теперь я на нее смотрел совсем другими глазами, и не только я, но и все присутствующие.

Но тут... тут нани вдруг ткнула себе в глаз сухим кулачком и стала отчаянно тереть его.

— Вай, что-то попало мне в глаз! Тьфу, будь оно неладно, наверное, какая-нибудь проклятая мошка. Вай, как больно! — бормотала она. — Как же я теперь буду из ружья целиться?..

И нани, не отнимая рук от глаз, терла их до тех пор, покуда они не покраснели и не начали слезиться по-настоящему.

— Нет, не мошка попала, а та самая птица, которую ты должна была подстрелить!— крикнул яланчи, громко ударив в бубен.

Последние его слова потонули в оглушительном хохоте сельчан. А лицо нани стало красное-красное, ну прямо как ее красная длинная сатиновая рубашка, которую она носила под зеленым трехполым архалуком.

Лишь один Грантик не участвовал в общем веселье. Он стоял, исподлобья сердито уставившись на нани...

Тут Мец-Майрик повернулась к пахлевану, сидевшему на веревке, свесив ноги в одну сторону, и крикнула:

— Ну, сынок, покажи-ка еще что-нибудь, и мы разойдемся по домам.

— Да, да, покажи еще, на что ты способен, — поддержали ее голоса с задних рядов.

И все стали смотреть на приезжих циркачей. Сразу было видно, что Мец-Майрик и всем остальным стало немножечко жаль нани, и потому они сделали вид, что не замечают, как она смутилась.

Снова заиграли зурначи, и снова взвился в воздухе пахлеван, раздувая свои широченные атласные шаровары, то вскакивая на ноги, то с размаху боком опускаясь на канат. Когда же

он поставил полный стакан воды на лоб и медленно, на ощупь пошел по веревке, не пролив ни одной капельки, восторгу нашему не было предела.

А потом яланчи с шутками и прибаутками обошел народ, собирая в переметную суму плату: яйца, сыр и связанных за ноги цыплят.

Солнце уже готовилось нырнуть за высокий хребет, и синеватые тени протянулись по равнине от ближних отрогов, когда пахлеваны стали собираться в путь.

Я шел рядом с Мец-Майрик, крепко держа ее за руку. Меня все еще распирало от гордости за недавний бабушкин триумф. По правде говоря, я не ожидал от нее такой прыти.

— Мец-Майрик, а жалко все-таки, что нани отказалась от спора. Вот было бы здорово, если бы ты подстрелила птицу на лету, а? Мы бы им всем показали.

— И хорошо, что она отказалась.

— Почему? — я даже придержал шаг от удивления.

— А потому, что нани права: в жизни я не держала в руках винтовки и не умею стрелять из нее.

Я резко остановился, бросив ее руку. Злость и досада вдруг переполнили меня:

— Зачем... Зачем, зачем ты сказала?

— А затем, чтобы нани не задирала передо мной нос. А то все время похваляется: она и стрелять умеет, и на медведя охотилась, и никого и ничего не боится... Э-э, да что тут говорить. Знаю я ее — никогда не рискнула бы чувалом пшеницы...

— Нет,—прервал я ее, топнув ногой.—Зачем ты рассказала об этом мне, мне... Зачем? Лучше бы я не знал!..

И в страшном горе я бросился прочь от Мец-Майрик, оставив ее растерянную на дороге.

— Геворг! Геворг! — услышал я вдогонку.— Вернись, вернись, тебе говорю!

Но я, не обращая внимания на ее зов, бежал, размазывая по лицу слезы...

В ту ночь я не вернулся к Мец-Майрик, а остался ночевать с Грантиком, у нани.

КАРАС

Все началось с этого треклятого глиняного кувшина, который нани, вычистив, выставила во двор просушиться, чтобы к вечеру засолить в нем перец, огурцы и все такое. Знаете, огромный такой — их у нас в Армении называют карасами — высотой с меня и с широким горлом, в которое, если захотеть, можно просунуть голову.

— Перец и огурцы, — сказала нани, легонько стукнув палкой по пузатому боку. — На зиму, — прибавила она, наклонив голову и с удовлетворением послушав мелодичный звон пустого караса, свидетельствующий, что он без

33