Костёр 1976-09, страница 9

том, откинув полог, вошел солдат тоже со шнурами на груди. В одной руке он держал разрисованную цветами кружку, в другой — закопченный медный чайник.

— Сахару положил?

— Так точно, целых четыре куска. — Солдат достал из кармана сверток и спросил: — Ваш скородь, а вот это они едят? Сало, еще домашнее... свиное же...

— Давай, как раз пойдет.

Подпоручик усадил Райчо на чурбак перед столиком, налил кружку.

— Пей да сала, сала побольше ешь, сил набирайся.

Райчо. обжигаясь, кашляя, глотал что-то очень горячее, сладкое, душистое, перехватывающее дыхание, и с каждым глотком на душе становилось теплее и веселее.

Донесся топот копыт, что-то звякнуло, в палатку вошел черноусый солдат.

— Так что, ваш скородь, их выскородь дежурный адъютант приказали перебежчика срочно доставить прямо к светлейшему.

Встав и застегиваясь, подпоручик проворчал:

— Перебежчик? Он не перебежчик, герой, патриот!

Он помог Райчо подоткнуть повыше полы шинели, на руках вынес из палатки и усадил в седло.

Приехали в Журжево к двухэтажному дому, в котором светились окна. Райчо прошлепал босыми ногами по чистому дощатому полу, поддерживая полы шинели. Поручик ввел его в освещенную комнату и доложил генералу в очках. Тот сел на стул и поманил Райчо к себе.

— Слушаю вас, юноша.

И Райчо выпалил:

— Ваше височество, турците се готовят да минать Дунава и да ви нападнат тук в Влаш-ко. Тая нощь переплувах Дунава за да дойда и ви сообща.

— У Влашко, значит, — произнес генерал, встал, опершись о колени, подошел к столу, возле которого стояло несколько офицеров, и посмотрел по карте. Один из офицеров стал расспрашивать Райчо по-болгарски.

Поправив очки, князь Горчаков произнес:

— Та-ак, Омер-паша... две орды, значит, четыре или шесть пехотных или две-три кавалерийских дивизии за Рущуком в долине Лома. Место для сосредоточения выбрано правильно, не просматривается нами. Вполне возможен удар оттуда. — И повернулся к Райчо:— Ну, спасибо, герой, благодарю и о награде не забуду. — И повернулся к офицеру:

— Афанасий Никитич, передаю гостя под вашу опеку. Завтра его полностью экипировать от исподнего до шинели и шапки. Да сшить по кости, не ходить же ему этаким шиликуном.

Наверно Райчо проспал бы целые сутки, но его разбудил незнакомый бородатый солдат, помог умыться во дворе, надел на Райчо длинную белую рубаху, подпоясав ее Райчиным

каишем, на котором болтались веревочки от кратунок, их наверно срезали казаки. Напоил чаем и, взяв за руку, повел по улице. Встречные солдаты с хохотом останавливались:

— Трифон, что это у тебя за кикимора?

А дядька Трифон степенно отвечал:

— Не кикимора, а настоящий герой. А почему — того знать вам не положено.

Вошли в дом, где было душно и пахло паленой шерстью. Потный человек в расстегнутой рубахе, не дослушав Трифона, стал вертеть Райчо так и сяк, обмеряя пестрой ленточкой. Во дворе под навесом на низеньких табуретках работали сапожники, они перестали стучать молотками, сгрудились вокруг Райчо, с любопытством рассматривая его.

Потом вместе с солдатами Райчо ел из медного котелка странную чорбу — похлебку, состоящую из лохмотьев разваренной капусты с кусочком мяса, куда дядька Трифон набросал темно-коричневых, как дубовая кора, сухарей, раскрошив их на ладони рукояткой ножа. Потом вместе со всеми Райчо тщательно вымыл котелок, деревянную ложку и протянул их Трифону, но тот оттолкнул его руку:

— Теперича это твое, Рач, записано каптенармусом в ведомости. Солдат без котелка и ложки, как и без ружья, не солдат.

На следующее утро на Райчо надели холщовые штаны и рубаху, затем суконные шаровары, ноги обмотали холщовыми тряпками и засунули в сапоги, черные, блестящие и тяжелые, облачили в мундир и прихлобучили фуражкой. Все вертели Райчо и одобрительно шлепали по спине и плечам, так, что Райчо закашлялся. Тогда солдаты спохватились, втащили Райчо в какой-то дом, содрали с него одежду, сами разделись догола и впихнули Райчо в настоящий кромешный ад. В горячем тумане грешники стонали и истязали себя пучками березовых веток. От жары перехватывало дыхание, где-то в углу зловеще трепыхалось пламя.

Над Райчо проделали такую же экзекуцию. И, когда он, шатаясь, чувствуя себя пустым и легким, как бычий пузырь, вышел из бани, ему дали выпить целый ковш чего-то кислого, бьющего в нос и отдающего вкусом черных сухарей. Есть Райчо уже не мог, едва добравшись до постели, он рухнул в нее, и дядька Трифон, стаскивая с него сапоги, говорил:

— Сразу надо было бы в баньку, а то кашлять начал. К утру все пройдет, а через ноздри оса пролетит — не застрянет.

...Снилась гроза, грохотало, потом обрушился ливень, капли были крупными, с кулак величиной, они подпрыгивали и сверкали... Откуда-то вдруг прибежал пес Перун, прижался мордой и заговорил человеческим голосом:

— Да вставай ты, чертушко! Глянь, что натворил. Подъем! — Дядька Трифон посадил Райчо и потер ему уши. — Одевайся, живо!

В окне багрово полыхнуло, вздрогнула земля, взлетела к потолку занавеска, судорожный гром ударил в уши, где-то зазвенело разбитое

7