Костёр 1981-11, страница 39

Полежи одну минуту и сразу

пошел. Ты

пока лежишь, соберись с силами, сосредоточься

и давай сюда!

— Опять ты со своим «давай-давай»!

— Да ты не ругайся, а то последний запас израсходуешь. Ты молча лежи и с силами собирайся.

Встаю и лезу выше. Немного уже осталось, но зато самое крутое место.

Опять падаю, но сразу же встаю, пока он «да-вай-давай» снова не заладил.

Папа влез наверх и палку мне протягивает чтобы я за нее ухватился. И вот мы стоим на го ре. И молчим. Ничего не скажешь — гору одолели.

— Какой вид! — говорит папа.

— Хороший вид, — говорю.

— Замечаешь, как много видно с высоты, горизонт раздвинулся, панорама перед взором... Чувствуешь, что такое высота?

— Что я теперь должен делать? — говорю.

— Как что? Покатили теперь вниз.

— Вот еще выдумал!

— Неужели ты собираешься на этой макушке торчать? — Он оттолкнулся и — вниз. Вот упадет сейчас с размаху, не будет тогда ко мне приставать.

кричит папа и уже снова «елочкой» наверх подбирается. Он, наверное, приехал сюда показать мне, как он здорово на лыжах катается.

— говорю.

Эх, хорошо!

— Ничего хорошего не вижу, —

— Сейчас я тебе покажу.

— Не надо мне ничего показывать. Отстань. Так и знал, что ты будешь меня воспитывать собственным примером.

— Ни за что на свете я теперь от тебя не отстану, — говорит он и лезет вверх. Хоть бы споткнулся. Хоть бы я куда-нибудь испарился от этих проклятых лыж.

— Почему, — спрашиваю, — ты от меня отстать не хочешь?

— Вот ты на вершину такой горы залез. Подумать только, как здорово. С таким человеком, как ты, я бы куда хочешь пошел и был бы уверен, что ты меня не подведешь.

— Знаю, куда бы ты со мной пошел: в горы бы пошел, не «куда хочешь».

— Правильно... — говорит папа.

— Нет, неправильно.

— А что ты имеешь в виду?— спрашивает.

— Если все будут на горы лазать, смешно...

— Все не могут.

— А ты думаешь, они плохие?

— Почему плохие? Они обыкновенные люди.

— А ты? Необыкновенный? Да?

— С чего ты взял? Да что ты ко мне придираешься?

— Потому что воспитываешь...

— Ну и что?

— А я не хочу. Катайся себе и катайся. А меня не воспитывай.

— Да кто ты такой, чтоб так разговаривать?

— Я ужасно злой!

— Почему?

ору.

О

— Потому что не получается.

— Злись сильнее, тогда получится.

Я лыжи снял и нарочно запустил их ему навстречу. Пусть поймет, что меня отсюда все равно не сдвинешь.

Отец подобрал мои лыжины, одну за другой, и опять ко мне направляется. Злющий, наверное. Сейчас даст мне как следует палкой!

Некуда деться... Вот он подходит, и я решил первый нападать, пока он еще за меня не принялся.

— Как дам! —

— Как? — удивился папа. — Ты со мной драться? Да ты что? Впрочем, давай, — смеется. — Ты рассчитываешь победить? Или мне это предоставляешь? Я же все равно тебя побью, потому что ты трусишь.

— Мне надоели эти лыжи...

— Не валяй дурака, надевай лыжи!

— Не буду надевать!

— Почему?

— Я лучше сяду и так скачусь...

— На что сядешь? На лыЖи?

— Я без лыж сяду...

— Да ты очумел от страха? На чем ты хочешь

с горы съезжать?

Пришлось снова лыжи надеть, а то подумает,

я трус.

— Ты не бойся упасть. Упадешь — не беда. Встанешь — опять поедешь.

— Не хочу!

— Теперь это уже не важно: хочешь — не хочешь. Теперь это уже НАДО.

— Не могу, ноги не сгибаются.

35