Костёр 1986-06-07, страница 40

Это было у нас в редакции «Костра». Собрались молодые писатели с разных концов страны, а в гости к ним пришел писатель очень известный, и разговор у них должен был пойти о том, как научиться писать книги. «Научиться» — тут слово неловкое, даже неправильное, потому что научиться их писать не имея таланта, нельзя, как нельзя, например, научиться изваять скульптуру или спеть песню, если нет острого глаза или хорошего голоса. И вдруг разговор пошел о том, какую роль книги этого писателя сыграли в жизни того или другого сидящего тут слушателя. Вспомнили и повесть «Искатели» про инженеров-изобретателей, и роман «Иду на грозу», о том, как ученые, пытаясь разгадать секрет могучей стихии-молнии, рискуя собой, поднялись на самолете-лаборатории в самую гущу грозовых туч... Наконец, встал приезжий из Еревана и сказал, что он впервые в Ленинграде, но этот город очень дорог для него, потому что он, не знавший войны, прочитал «Блокадную книгу» о подвиге ленинградцев, и теперь для него каждый камень спасенного ими города священный, и он счастлив сидеть в этом обыкновенном, неприметном ленинградском доме.

Писатель, который был тогда у нас в гостях и о книгах которого шла речь,— Даниил Александрович Гранин («Блокадную книгу» он написал в соавторстве с А. Адамовичем).

Я сидел, слушал беседу и думал: почему у книг одного автора век оказывается коротким — прочитал, поставил на полку, больше не возьмешь, и ни говорить о них, ни спорить не

««

будешь, а у книг другого и век долгий, и все время вызывают они жаркие споры, и хочется вернуться к ним, перечитать. Секрет? Да, секрет.

Скажем, есть у Гранина повесть с не совсем обычным названием — «Эта странная жизнь». Не самая известная из его книг. Некоторые даже упрекали автора — зачем он, мол, ее написал, ведь не роман, не фантастика, не художественное, в смысле живо

писи словом, произведение.. Зачем? А эта книга задела меня и, верю, заденет многих. Действительно, странная повесть — даже цифры, сведенные в колонки, можно обнаружить в ней. Эти цифры — часы и минуты, с их помощью герой борется с чудовищем, перед которым пасуют все. Он борется со Временем. Его оружие — система жизни, план каждого дня, учет каждой минуты. Так вот — разве такая книга не вызовет споры, не заставит каждого оглянуться на свою собственную жизнь? К ней, я думаю, наш журнал вернется в одном из следующих номеров.

Вот и стало яснее, в чем секрет успеха писателя. Гранин пишет о том, что волнует людей, что задевает каждого: наука, работа, страшные блокадные ленинградские дни, победа человека над собственной слабостью. А главное, он пишет о том, что взволновало его самого.

Ну, а теперь о том отрывке, который мы предлагаем читателям «Костра». Это отрывок из романа «Иду на грозу». То самое место, когда ученые попадают на самолете в самый центр стихии и после аварии выбрасываются с парашютами, захватив с собой бесценные записи приборов. Необычность полета, опасность, борьба за секунды, за жизнь — все в этих плотных, сжатых как пружина строчках. Прочитайте их, встреча с романом у вас впереди.

С. САХАРНОВ

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА

ГРАНИН

Выйдя против солнца, он вдруг не то чтобы увидел, а почувствовал слева от себя бледную вспышку. В ту же секунду услыхал в наушниках голос Поздышева: «Гроза идет с запада, фронт быстро распространяется». Но Хоботнев уже сообразил, что гроза и справа и слева и нужно прорываться сквозь оставшийся коридор. Он с силой взял штурвал на себя, делая «горку» перед самым облаком. Разворот еще не был кончен, самолет прижало к краю высокого облака. Они зашли в тень, и в это время прямо перед Хоботневым ударила лиловая молния. Пронзительный свет ее ослепил, машина вильнула, отовсюду посыпались искры. Вместо приборной доски перед Хоботневым прыгало что-то темное, с пронзительно зелеными огнями. Он знал, что зрение сейчас вернется, но эти мгновения и метры многое решали. Хоботнев был отличным летчиком. Он давно усвоил, что самые быстрые решения — самые верные. Гроза сомкнулась, выход захлопнулся, они попали в узкий клин, и, чтобы развернуться в обратном направлении, им придется войти в

грозу. И все будет зависеть от того, насколько им придется углубиться, и как скоро движется гроза, и как ему удастся выполнить разворот, и сумеет ли он там выдержать максимальный крен, и правильно ли он снизил скорость, но, кроме того, он знал, что все его расчеты и намерения там, в грозе, могут ничего не стоить.

Резь в глазах утихла, он смахнул слезы, на черной шкале грозообходчика стрелка поднялась до двенадцати, компас, локатор вышли из строя, в кабине стоял дымок. В последний раз увидел в узкой щели солнце и такие невинные жемчужные опалы облаков. Затем все померкло, и машина вошла в быстро сгущающуюся тьму.

...Резкие толчки, затем крик Агатова вывели Ричарда из оцепенения. Магниевые вспыхи разрядов с грохотом били прямо в стекло. На мгновение внутренность самолета освещалась с пронзительной яркостью. Пустые кресла, блеск приборов. Бледные лица. Не от страха, просто такое освещение. Обрушивалась тьма. И тогда возникли края плоскостей — они вздрагивали и свети

36