Костёр 1987-01, страница 9нибудь плохое. Они просто пытаются дурачить тебя. Войдя в комнату, я предстала перед двумя грешниками, не испытывающими ни малейшего угрызения совести. — Вы плохо поступили по отношению к Дисмей,— сказала я. —А ведь она наша новая ученица. Неужели вы хотите, чтобы она подумала, что мы тут, в нашей школе, все такие злые? Они не удостоили меня ответом, если не считать тонкого хихиканья Банни, к которому он обычно прибегал, когда чувствовал некоторую растерянность. — Кроме того, вы ведь сказали ей неправду. — Мы просто играли,— сказал Майкл, обмениваясь косыми взглядами с Банни. — Говорить неправду — не лучший способ позабавиться,— напомнила я им. — Мы просто играли,— повторил Майкл, в то время как Банни обратился за помощью к своему большому пальцу. — Но Дисмей не Знала, что вы только играли,— возразила я. — Она думала, что вы говорили правду. — Мы только играли,— сказал Банни, не вынимая палец изо рта. После того, как мы обсудили этот вопрос еще и еще раз, я сурово отправила их из комнаты. Эта парочка с визгом побежала прочь. На бегу, держась за свои джинсы пониже спины, они выкрикивали: — Мы получили взбучку! Электрическими розгами! Ой-ой! Ой-ой! Сердце мое упало. У меня возникло предчувствие, что Младенческий Период готов уступить свое место Периоду Насмешек Над Дисмей. Дисмей медленно входила в жизнь класса. Она начала работать вместе с классом, с легкостью догнав детей, пришедших в школу за месяц до нее. Одним махом расправившись с долгими и краткими гласными, она настигла нас на первых согласных. Дисмей показала способности к рисованию и живописи. Арифметика и чтение ровным потоком вливались в нее—и оставались там, вместо того, чтобы ослабевать и уходить, как это бывает со многими детьми. Но вся классная работа тускнела и становилась для Дисмей пустяком по сравнению с чудом того часа, когда я читала им сказки. Именно после первых нескольких чтений сказок, которые я устраивала сразу после обеденного перерыва, мне стало ясно, что имела в виду мать Дисмей, назвав ее доверчивым ребенком. Дисмей безгранично верила в абсолютную правдивость каждой сказки, которую ей приходилось слышать. Она была беспредельно доверчивой. Трудно объяснить разницу между тем, чем была сказка для нее и для остального класса. Другие всем сердцем верили в сказку во время чтения и без малейших колебаний отбрасывали когда она заканчивалась. Но от Дисмей во время чтения исходило такое сильное чувство страстного приятия — и признания,— что временами меня чуть ли не мороз подирал по коже. Иногда мы разыгрывали сказки в лицах, и эта ее вера проявлялась с такой силой, что, когда Дисмей исполняла роль живущего под мостом тролля в сказке «Сердитый козел Билли», даже Банни бледнел и, очертя голову, проносился через мост, забывая, что он, Большой козел Билли, должен расхаживать с важным видом. И он наотрез отказался вернуться и убить тролля. Но эта доверчивость сослужила ей плохую службу, сделав ее полностью уязвимой для Банни и Майкла. Среди прочих несчастий они заставили ее поверить в то, что в ящике на крыше столовой, где помещалась сирена воздушной тревоги, живет лев. И когда как-то приехала машина гражданской обороны и на один миг включила сирену, чтобы проверить ее исправность, Дисмей, задыхаясь, с побелевшими от ужаса глазами, умчалась в комнату, слишком испуганная для того, чтобы даже закричать. Полдня она неподвижно просидела там с мокрым от слез лицом, несмотря на все мои попытки переубедить ее. Затем, в какой-то из дней я обнаружила ее горько рыдающей у тротуара, хотя в это время она должна была находиться в классе. Слезы беззвучно лились из ее глаз, в то время как она, содро гаясь от отчаяния, терла рукой тротуар. — Что случилось, Дисмей? — спросила я, присев на корточки подле нее, чтобы лучше видеть ее лицо.— Чем ты занимаешься? — Моя мама,— выдохнула она,— я покалечила мою маму! — Что такое ты говоришь? — спросила я в замешательстве. — Я наступила на трещину,— всхлипывая, сказала она.— Я не хотела, но Банни толкнул меня. И теперь у моей мамы сломана спина! Можете вы исправить сломанную спину? Это очень дорого стоит? — О, Дисмей, миленькая! — воскликнула я, разрываясь между жалостью и раздражением.— Я же говорила, чтобы ты не верила Банни. «Как по трещине пройдешь — маме спину перебьешь» — это ведь неправда! Это же просто такая песенка, которую любят распевать дети. На самом деле это не так! В конце концов я уговорила Дисмей оставить тротуар, но она явно была сама не своя весь остаток дня и вылетела, как пуля, из комнаты после окончания уроков, словно ей не терпелось скорее попасть домой, чтобы убедиться, что там все в порядке. Занятия в школе шли своим чередом, и от сказок мы перешли к книгам про страну Оз. Теперь на часе для чтения я сидела постоянно окруженная разлившимся у моих ног морем удивленных лиц, заново переживая вместе с ними очарование, испытанное мною тогда, когда я впервые услышала эти истории. И Дисмей так твердо верила в каждое услышанное от меня слово, что Майкл и Банни заставляли ее, охваченную ужасом, спасаться бегством каждый раз, когда пыльный вихрь проносился по площадке для игр. Наконец я вынуждена была решительно вмешаться в это дело, когда увидела, как Майкл борется с отчаянно молчавшей Дисмей, пытаясь разжать ее руки, 7 |