Пионер 1958-06, страница 42

Пионер 1958-06, страница 42

лодя уже целые две недели не ходит в школу. У него какая-то очень странная болезнь — воспаление среднего уха. Я до сих пор думал, что у всех людей только два уха и оба крайние: одно левое, а другое правое. Но, оказывается, у нас есть еще третье ухо — среднее. Только мы его не видим. Вот оно-то как раз у Володьки и болит...

Сегодня после уроков я отправился к Ка-талкину. Он живет в старинном одноэтажном домике. А домик стоит в небольшом садике за забором. Я, когда вижу такие дома, всегда думаю: здесь вот, наверно, жил до революции какой-нибудь важный барин, князь или даже, может быть, граф. И по утрам к подъезду подкатывала тройка, а на козлах сидел бородатый кучер и лихо натягивал вожжи. А лакей вскакивал на запятки. И один вот такой граф занимал целый дом, а сам ничегошеньки не делал, только своих дворовых гонял с утра до вечера. А сейчас в доме живут, может быть, внуки этих дворовых и крепостных. А граф удрал за границу и работает где-нибудь в Париже официантом в ресторане. Мне почему-то кажется, что почти все дворяне, которые за границу удрали, стали там официантами...

На доме Володьки Каталкина какие-то старинные крендели, которые, как я узнал, называются вензелями. И две буквы внутри этих вензелей: «Б» и «К». Это, наверно, инициалы князя или графа, который проживал когда-то в Володькиной комнате.

От забора на дорожку падают ровные полоски: темные и светлые. Шагая по этим полоскам, я добрался до калитки. Но только стал открывать ее, как вдруг отскочил от забора и даже одной ногой в сугроб провалился. Во дворе я увидел огромную серо-белую немецкую овчарку. Я ей, наверно, чем-то не понравился, потому что она стала громко лаять и с самым зверским видом рваться мне навстречу.

Собака была, конечно, привязана к столбу, но не цепью, а какой-то очень ненадежной веревкой. Веревка, казалось, вот-вот оборвется. А надо сознаться, что я с раннего детства боюсь, или, лучше сказать, остерегаюсь собак. И недаром! Когда я был еще в детском саду, меня тяпнула за ногу такая же вот огромная серая немецкая овчарка, и я потом целый месяц ходил на уколы. Помню, живого места на моем животе не осталось.

«Уж лучше поищу другую калитку»,— подумал я. Обошел кругом вдоль забора. Но никакой другой калитки не было. Тогда я стал звать Володю.

Я кричал, а собака в это же самое время лаяла, да еще ветер подвывал ей вовсю, так что Володя меня не услышал.

Я еще походил^походил вдоль забора, захотел есть, замерз и поплелся домой. Володька ведь завтра не собирается в школу, так что я еще успею оказать ему свою товарищескую пионерскую помощь. А собаку они, может быть, завтра в комнату заберут или привяжут понадежнее, цепью какой-нибудь. Вот позвоню Володьке по телефону и попрошу, чтобы привязали. Хватит с меня уколоев!

38

Веревка, казалось вот-вот оборвется.

18 декабря

Степан Петрович плохо видит. Но зато он очень хорошо слышит. Когда хлопает парадная дверь и человек только еще входит в коридор, Степан Петрович сразу узнает, кто именно пришел. И никогда не ошибается!

Сегодня, когда я вошел к нему в комнату, Степан Петрович спросил:

— Что ты там замешкался, Сева? Я уж минут пять назад услышал твои шаги по коридору. И почему, думаю, он в комнату не идет?

— Меня соседка ваша попросила помочь. Бак на плиту ставили. Она белье кипятит...

— Ах, белье? — Степан Петрович поднял очки на лоб и лукаво прищурился.— А я думал, там, возле двери, собака на веревке бегает.

Я вздрогнул... Собака? Это Степан Петрович сказал не случайно! Откуда он знает о вчераш-