Пионер 1958-06, страница 43

лей собаке? Откуда?! Водь рядом со мной никого не было. И никто ничего не видел. Откуда же он знает? И даже о том, что собака бегала не на цепи, а веревкой была привязана, и об этом знает. Прямо волшебство какое-то! Ни одного дня не проходит без чудес! Ну и жизнь у меня пошла: только и ломай себе голову над всякими загадками! И ничего все равно не разгадаешь!..

В эту минуту хлопнула дверь в коридоре.

—■ Наш «главпродукт •> пришел,— сразу сказал Степан Петрович. Это он так Витьку прозвал.

Нытик влетел в комнату, нагруженный пакетами и кульками. На шапке и воротнике у него еще не растаяли снежинки, а лицо было раскрасневшееся и гордое. Нытик очень любил рассказывать о своих хозяйственных успехах:

—- Я купил вам мандарины, Степан Петрович! Их прямо с юга привезли. На самолете! Только вчера они, может быть, на солнышке грелись, а сегодня мороза попробовали. Здорово, а?

Я воспользовался этим разговором и тихонько прямо без шапки и без пальто вышел на балкон. Он был весь покрыт снежным пушистым ковриком. И на перилах тоже лежал снег.

«А может быть, отсюда виден домик Володьки Каталкина? — думал я.— И Степан Петрович все сверху разглядел?» Но тут же спохватился: да ведь Степан Петрович почти ничего не видит! А может, кто-нибудь другой разглядел отсюда и ему все рассказал? Но нет, балкон выходил совсем в другой переулок. И здесь тоже было несколько невысоких старинных домиков с крее-делями-вензелями над окнами, но того самого, возле которого бегала на веревке собака, не было.

Я вернулся в комнату.

На столе валялись оранжевые корки, и Витька весело уплетал мандарин.

— Ты, Сева, выходил на балкон? — спросил Степан Петрович.

— Да, знаете, захотелось подышать свежим воздухом... День сегодня, знаете, чудесный!

— Мороз и солнце? — Степан Петрович глубоко вдохнул морозный воздух, который прямо хлынул с балкона в открытую дверь.

— Ну, я побежал! — дожевывая мандарин, сообщил Витька.— Мне еще надо курицу купить.

Он очень увлекался покупками, хотя ему потам и приходилось отчитываться перед строгой соседкой Степана Петровича, которая упорно называла Витьку не «главпродуктом», а «тлавфрук-том». Соседка упрекала Нытика в том, что он «выбрасывает ^ деньги на ветер» и скоро «пустит бедного Степана Петровича по миру».

— Я на рыкке всегда торгуюсь и никогда не уступаю! — гордо отвечал Витька.— А скупиться мы не можем. Мы должны покупать все самое лучшее: шефствовать так шефствовать!

Вот и сейчас он собирался мчаться за какими-то курами, которых, как он точно узнал, должны привезти в диетический магазин.

— А сколько яиц снесет курица в первый день? — тихонько спросил я у Витьки.

,Он в ответ обиженно надул губы:

— Не забу-ду этого... Никогда-а...

Он уже направился' к двери, но Степан Петрович остановил его:

— Хватит на сегодня покупок. Разденься, Витя. И если у тебя еще есть время, почитай мне, пожалуйста, сегодняшние газеты.

Когда я выходил на балкон без пальто и без шапки, мне совсем не было холодно, а тут вдруг

по телу пошли мурашки: «Как же так? Витька будет читать газеты? А я? Это же мой шефский участок!»

— Сева сегодня, к сожалению, занят,— пояснил Степан Петрович.— Ему надо пойти к Володе Маталкину и помочь ему... По арифметике, кажется.

— Не к Маталкину, а к Каталкину,— тихо поправил я.

— Кстати...— Степан Петрович снова поднял очки на лоб и хитро прищурился.— Кстати, собака у этих Каталкиных-Маталкиных, по моим точным сведениям, только глотку дерет понапрасну, а сама даже мясо боится укусить, когда в миске обед приносят.

— Степан Петрович, а откуда вы знаете про все про это: и о собаке и о Каталкине тоже? — спросил я тихо.

Степан Петрович подмигнул мне и своим глуховатым баском пропел на мотив известной арии из оперы «Пиковая дама»:

— Три буквы, три буквы, три буквы!..

— Какие три буквы? —сперва не понял я. Но уже в коридоре меня осенило: «ТСБ»! Вот какие это буквы!..

21 декабря

Кто же такой «ТСБ»? Я думаю об этом целые дни, с утра до ночи. И даже ночью иногда думаю.

А однажды мне приснился страшный великан в черной маске и длинных черных перчатках до локтей. Он подкладьшал мне в парту самого настоящего живого крокодила. Я хотел убежать, но, как это всегда бывает во сне, не мот сдвинуться с места. А в ушах у меня почему-то звучал преспокойный голос нашей Анны Рудольфовны:

— А как будет по-немецки «крокодил»? Не энаете, Котлов? Запомните, если вам не трудно, что «крокодил» по-немецки будет «ТСБ>, «ТСБ»...

От всей этой чертовщины я проснулся и увидел над собой испуганное и, как всегда, очень странное без очков лицо Димы:

— Ты не заболел? Что с тобой, Котелок?..

Странный все же человек наш Дима: то грозится выкинуть мою раскладушку в коридор, где от дверей холодным ветром дует, а то о здоровье моем беспокоится. И всегда он так: то хороший, добрый, а то злится и ко всему придирается!

Ах, если бы он знал, что происходит с его младшим братом, если бы он только знал!

И как странно ведет себя этот «ТСБ»: иногда он помогает мне, подсказывает разные хорошие мысли, а иногда вмешивается в дела, которые его вовсе не касаются, и срывает мои самые лучшие планы. Ведь это он, я уверен, что он, переложил нашего колючего Борьку-нигилиста из мухинской парты обратно в мою собственную. И это он послал мне и Витьке те самые записки и добился-таки, что мы целых три дня не разговаривали друг с другом. И, может быть, это он доложил Степану Петровичу об истории с собакой, которая «только глотку дерет понапрасну, а сама даже мясо боится укусить, когда ей обедать приносят». Все это он!..

А кто «он»? Не знаю. И думаю об этом все время до того, что даже не слышу на уроках, о чем рассказывают учителя. Позавчера, например, учитель истории сказал вдруг:

— Котлов, закончи мою мысль.

39