Пионер 1968-12, страница 13
гушачью шкуру и стал другим, совсем другим человеком. Мне стало просто и ясно, и как-то особо, со всеми деталями я увидел все, что было вокруг. И Зинаиду Ивановну, и каждое пятно на ее туго запахнутом халате, и ее красное лицо, и рояль, смеющийся во весь ро. надо мной, и оконный переплет —черный крест на фоне синеющего неба, и коричневый — именно коричневый! — горшок на подоконнике с причудливо прогнутым стволиком герани. Мне почудилось, что я даже слышу Я выпрямился, посмотрев на Себя в стенку рояля, посмотрев себе в глаза, и смело положил руки на клавиши. Они прошлись по белым зубам рояля быстро и непринужденно! Это было упражнение номер 24! Я сыграл еще раз. глядя на клавиши, и еще раз — уже не глядя на них. Торопливые шаги прозвучали у меня за спиной и умолкли. Шаги говорили. Я понял, что они не удивлены, нет. они поражены. А я играл и играл упражнение номер 24. Молча, ничего не говоря. Зинаида Ивановна взяла меня за руки, отвела их в сторону, и сыграла какую-то новую фразу. Я тотчас повторил ее. Тогда она сыграла третью, и я опять поразил ее. Я сыграл все три фразы подряд, сначала упражнение 24. а потом два Зинаида Ивановна вздохнула, погладила еня п^°вли°двнешиь с ajajla' Будто я неслух, который долго упрямился, а вот теперь сдался, уступил. Будто все. что Ф |
