Пионер 1988-11, страница 19

А Брукман сейчас не ездит, обедает,— сказал Лотик — Видите, ровно два часа?

Они шли мимо фонтана с солнечными часами. Тонкая тень пересекала мозаичный циферблат как раз на римской двойке. Галька присвистнул:

— Вот это да! Мы в половине второго только лодку взяли. Купались, у мадам Валентины сидели— и все за полчаса!

— Это фокусы мадам Валентины,- хмыкнул Кофельнагель.

Было известно, что Брукман ратуше трех часов из депо не выедет. Поэтому решили пока сыграть в перевертыши...»

— Знаешь, что такое «перевертыши»?— Пассажир глянул из-за очков.

— Не-а...

— Сейчас ребята не играют на деньги?

- Ну... бывает. В Лисьих Норах большие парни в карты дулись...

— «Перевертыши» — это не в карты. Монетки кладут столбиком и бьют круглым камушком. Кто какую перевернет— забирает...

— А! Это как в чику! _t

— Вот именно... Такую они и затеяли игру. У замковой стены, за кустами, чтобы не видели посторонние...

«Обычно Гальке везло, рука у него была меткая. Но в этот раз все медяки выиграл Кофельнагель. Потом он великодушно вернул каждому по денежке. На медаль. Только Лотику не дал. И Гальке. Сказал:

— У тебя же есть «десять колосков».

— Так что же, на рельсы ее? Ты спятил?

— А давай я разменяю ее на десять грошиков! И еще сыграем! Может, отыграешься...

Он хитрый был, Кофельнагель. Знал, как разжигает человека обидный проигрыш. Но Галька сперва ответил:

Иди-ка ты...— И покосился на Лотика. А тот губы надул и в сторону глядит: поступай, мол. как знаешь, твоя монетка.

Кофельнагель сказал:

— Боишься?

— Я?! Да если хочешь знать, я мог бы тебя в два счета обставить! Просто у меня сперва рука подвернулась, а после...

— Ты не хвастайся, а разменяй да играй! И десять грошиков твои будут, и «колоски» отыграешь! С портретом «Хранителя». Ха-ха...

Галька опять посмотрел на Лотика. Виновато. И пообещал:

Не бойся, я точно отыграю. Пусть Нагель не задается.

— Мне-то что,— отозвался Лотик. И отвернулся.

И, конечно, Галька проиграл. Все десять медяков за пять минут. И так ему тошно стало! И монетку жаль, и перед Лотиком стыдно. Хоть и головастик, а все равно... Галька пробормотал:

Да ладно, завтра обязательно отыграю, ты не беспокойся.

— Мне-то что...— прошептал Лотик.

Кофельнагель, улыбаясь, дал Гальке грошик:

— Не горюй. Возьми на медаль.

Галька взял. Просто чтобы не подумали, будто он очень переживает.

И все пошли па Трамвайную площадку. Так назывался перекресток, где рельсы отворачивали от основной колеи и ухода!ли в туннель, вырытый

в крутом уступе (там, за чугунными воротами, было трамвайное депо). Место, чтобы катать медали, самое удобное. Трамвай из ворот выезжает без пассажиров, и никто не заметит мальчишек, притаившихся в зарослях дрока. Брукман смотрит только вперед. Он, если и разглядит на пути денежки, тормозить не станет: линия от депо идет под уклон.

Мальчишки разложили на теплых рельсах монетки. И тут Галька увидел... Ну, вы догадались! Коварный Кофельнагель положил серебристую денежку. С портретом мальчика-трубача!

— Ты что делаешь. Нагель?— крикнул Галька. И кулаки сжал.

— А что? Моя денежка, что хочу, то и делаю.

— Ты не имеешь праву! Я ее еще отыграю! Завтра!

— Ха! Я разве обязан ждать?

Но она же редкая! Она из свободного города!

— Ну и хорошо! Значит, медаль будет редкая! Ха! Рыцарская медаль «Свободного города»! Может, ты ее и заслужишь.

Галька хотел ногой сбросить монетку с рельса.

— Э, нечестно,- сказал круглый Хансен.

И Галька сник. Мальчишечьи законы были незыблемые: проиграл — не хнычь, а кто выиграл — хозяин.

Конечно, Нагель поступает как скотина,I— заметил Вафля.— Но ты, Галька, сам виноват.

— За «скотину» мы еще посчитаемся,— начал Кофельнагель. И в этот миг все услышали дребезжание трамвая.

Трамвай шел не из депо, а снизу! С главной улицы! Чудеса!

Мальчишки, царапаясь и сопя, полезли в заросли.

И правда, со временем что-то не то,— выдохнул рядом с Галькой Хансен. Брукман сроду на обед не опаздывал.

Галька не ответил. Сквозь листья он видел монетку на рельсе.

Из-за двухэтажного дома с часовым магазином Румерса показался трамвайный поезд. Три желто-красных вагона. Усатый Брукман стоял на передней площадке у рычагов.

Может, Брукман заметит монетки, остановится? Нет, он смотрел прямо на ворота депо. Сейчас чугунное колесо расплющит монетку, пройдет по лицу мальчишки-трубача!

Галька заплакал и отчаянным взглядом уперся в трамвай, словно остановить хотел! И трамвай вдруг завизжал колесами, затормозил в метре от монетки. Брукман задергал рычаги, заругался, замахал руками. Галька — будь что будет! — бросился к рельсам! Спасти монетку, пока трамвай не поехал!

А трамвай вдруг дернулся, пошел назад. Быстрее, быстрее.,. Брукман все дергал рычат. Потом схватился за голову, прыгнул с площадки, упал на колени, вскочил. Он что-то кричал, но у Гальки уши будто забиты ватой.

Трамвай без тормозов докатил до поворота, и задний вагон сорвался с рельсового изгиба. Он опрокинулся, на него наскочили другие. Они вздыбили колеса, нехотя кувыркнулись и покатились по склону, ломая кусты и фонтаны Южного городского сквера.

И все это в дикой тишине, которая навалилась на Гальку.

Он сам не помнил, как домчался до поворота. Вагоны все кувыркались, крушили клены, давили беседки. А там, ниже, Лодочная улица, вон

ф

3—4. «Пиокор» № 11.