Пионер 1988-11, страница 21

шел сзади и все выкрикивал, что из-за сопливого негодяя, который бросился под колеса, он так рванул тормоза, что колодки не выдержали. Куда смотрят отцы?! Родители и школа распустили сорванцов. а он, старый Брукман, теперь в тюрьму, да?

Груша оглядывался и успокаивал его.

У Гальки промелькнуло:'«Как же так? Я ведь бросился потом, когда он уже затормозил...» Но тут же он понял, что это просто показалось. И зачем выкручиваться! Виноват с головы до пяток... Пусть делают с ним, что угодно, он готов ко всему.

...Но того, что вскоре на него обрушилось, Галька все равно не ожидал...

Штабс-майор полиции Колленбаркер, качая лысой головой, составил протокол. Галька ничего не отрицал. Да, положил на рельсы монетки. Потом пожалел одну и кинулся, чтобы схватить...

Он опять всхлипнул:

— Я же не знал, что так случится. Мне показалось, что господин Брукман .уже остановил трамвай...

— Оставь господина Брукмана,— сурово сказал штабс-майор Колленбаркер.— У него из-за тебя сердечный приступ, с ним возится доктор...

Появились отец и старший брат Михель, который служил помощником младшего архивариуса в магистрате. Брат держатся за потные щеки и шепотом говорил: «Вот дурак-то, вот дурак...» Отец, маленький, взъерошенный, надавал Гальке оплеух и прокричал, что это лишь начало, а главное будет дома.

Но домой Гальку не отпустили. Груша отвел его в школу, и там арестанта заперли в подвальной комнатке, с решеткой в оконце. Раньше, в суровые времена розог и долгих отсидок «без обеда и ужина», здесь был гимназический карцер, а теперь хранились облезлые глобусы и облысевшие птичьи чучела. Но вот— кто мог подумать! комнатке вернули ее прежнюю роль.

Галька сел под окном на корточки и взялся за голову. Он то приходил в отчаяние: как нежданно и непоправимо свалилось на него несчастье! То замирал в сонном отупении.

Потом Галька встряхнулся. Пол был каменный, холодный даже летом, босые ноги ломило. Галька расстелил на полу старые карты, лег, положив под затылок твердое чучело совы. И стал привыкать к жизни заключенного.

Из окна доносились звуки. Такие незаметные, когда ты свободен, и такие милые, заманчивые для того, кто в заточении. Кто-то смеялся на улице, галдели воробьи, гукнул в отдалении резиновой грушей автомобиль советника Флокса — единственный в городе. Ударили один раз часы на магистрате. Половина какого-то часа. Какого? Сколько времени прошло с той минуты, когда школьник Галиен Тукк перестал быть обыкновенным мальчиком и превратился в разрушителя и злодея?.. Хорошо еще, что не в убийцу. Л если бы трамвай кого-то придавил?

Галька опять всхлипнул и ткнулся носом в пыльную сову. От нее пахло опилками и нафталином...

За окном завозились, зашептали: «Галька, Галька...» Он вздрогнул, увидел за решеткой ноги с зелеными от травы коленками, а над ними кудлатую голову. Это сидел в лопухах на корточках Лотик.

— Галька, с тобой что сделали?

— Пока ничего...— Галька сел. Вытер глаза.

— А что... сделают?

— Не знаю... Ох, Лотик, не знаю я...— Не было сил притворяться бесстрашным.

А ребята спрашивают...

Галька все же ощутил что-то вроде гордости.

— Ты им скажи: я никого не выдал. Все думают. что я один был.

— Ага... А еще они спрашивают: может, передать напилышк и веревки? Для побега.

Галька улыбнулся горько и снисходительно.

— Нет, Лотик, это ведь не игра в рыцарей. Куда я убегу?

— А может... мы тебя спрячем?

— Нет, Лотик... Я сам виноват. Это потому, что я твою монетку разменял.— Галька ощутил, как подкатило к горлу раскаяние. И даже нежность к Лотику: вот ведь, маленький головастик, а не испугался, пришел, помочь хочет.— Ты мне подарил, а я... 'Гак мне теперь и надо!

— Да что ты! — Лотик негодующе хлопнул по коленкам.— Это Нагель виноват! Ребята его отлупить хотят... Галька, а денежку я с рельсов подобрал. Возьми ее опять...

Галька замотал головой. Разве он сейчас имел право на такой подарок?

— Возьми! — отчаянно прошептал Лотик.— Она же всс- равно твоя... Я загадал, чтобы она из беды тебя выручила...

— Правда?— Это была все-таки надежда,- Ну; давай...

Стекла в окошко не было. Монетка звякнула о каменный пол. Галька подхватил ее. Профиль маленького трубача был по-прежнему невозмутимо-задорным и хранил скрытую улыбку.

«Все святые Хранители и ты. спаситель Лехтен-старна, помогите мне... Ты ведь такой же мальчик, как я, защити меня... Я, конечно, виноват, что разменял тебя у Кофельнагеля, но я просто не подумал. Прости, а? Больше никогда-никогда...»

Галька бережно, как на бабочку, подышал на монетку, вытер ее подолом, опустил в карман... и пальцы его наткнулись на леденцового клоуна, завернутого в бумажную салфетку.

Лотик! Я тебя очень прошу! Приведи сюда Выошку!

— Сейчас! Лотик ящеркой метнулся в лопухи и очень скоро вернулся с девочкой.

— Галик...— задышала сквозь ржавые прутья Вьюшка.

Галька встал на цыпочки, взял сестренку за маленькие мокрые пальцы.

— Ты ревела, что ли? Не смей...—- А сам опять подавился комком.

Ты теперь всегда здесь будешь сидеть? — спросила Вьюшка.

— Не знаю...

— Мальчишки говорят, что тебя будут здесь держать, пока папа не заплатит деньги за все, что поломано, городской казне... А что такое казна? Тетенька-кассирша?

У Гальки не было сил улыбнуться. Он только вздохнул. Вьюшка пообещала:

— Я тебе сюда буду яблоки приносить и еще всякое вкусное... Галик, а можно, чтобы меня тоже сюда посадили?.. Ой, Лотик говорит, что сторож идет!

— Постой! Мама что делает?

Мама сперва плакала, а сейчас ужин готовит... Ой, я побежала... Я потом еще...

Пальцы сестренки выскользнули, зашуршало в лопухах...

Тогда Галька опять заплакал. Уже не от страха, а от тоски по дому.

Ф