Пионер 1990-01, страница 24

Тезис о том, что главная задача командоров — спасать особо одаренных детей? Глас просто вернул тезису изначальный смысл: надо спасать страдающих. Так и делал Первый Командор... А то, что у обиженных судьбой детей чаще бывают яркие вспышки нервных сил, это уже второй вопрос...

— I'm... Прежний Командорский круг объявил бы ваши взгляды ересыо...

— На костер доктора Клана!

— Не те времена... Однако с чего вдруг... такой поворот в ваших взглядах?

Не вдруг... хотя и на старости лет. Я вечный холостяк, милый Кантор, а в детстве с младенчества жил у чужих или в казарме... К тому же я хирург, а милосердие хирурга — штука суровая, не до сантиментов. Тем не менее человеческое когда-нибудь все равно прорастает... Впрочем, не у каждого, наверно...

— Хотите сказать, что я этой опасности лишен?., А между прочим, вы видели, что я чуть не схватил сердечный приступ из-за мальчишки.

— Из-за страха, что он уйдет...

— Это вы зря. Я искренне привязан к нему.

Возможно... Возможно, вы к нему привязаны по-своему...

«Кантор-то? Смешно даже...»

И стало в самом деле смешно. Не веселый смех, а так, нервное дерганье губ. А тут еще словно мохнатая муха пошла по босой ступне... Откуда мухи в стерильной палате доктора Клана?.. Опять идет. Сил нет, до чего щекотно!

Ежики дернул губами, дрыгнул ногой. Не то промычал, не то простонал — будто пришел в себя сию секунду. И сразу сквозь ресницы увидел над собой .два лица: худое, офицерское— доктора, круглое, очкастое — Кантора.

Как вы себя чувствуете, Матиуш?— Это Кантор. И он же шепотом доктору: — Л вы говорили — до утра...

Доктор— тоже одними губами:

— Уникальное дитя...

Кантор наклонился ниже:

— Матиуш... вы меня слышите?

■Давай, Ежики, держись. Хитри. Это твоя война...»

— Слышу... только плохо... Почему я здесь? Это клиника?

— Вы не совсем здоровы... Вы все помните, что с вами было?

Он все помнил. Правда, сквозь тусклую серую тяжесть — она обволакивала голову. И потому воспоминание было чужим, отстраненным. Словно кто-то другой, не Ежики, слышал в телефоне голос, а потом рвался на зов по темным лестницам и лунным коридорам... Наверно, излучатель все-таки сработал, хотя и не совсем.

Но все равно... держись, Ежики.

— А что... со мной было?

Вас подобрали в поезде, в пустом вагоне. Вы... не то спали, не то...

«Ага, значит, будет втолковывать: ты поехал по Кольцу и там от своих воображаемых приключений потерял сознание... А капитаику я тоже нашел в поезде?»

Так, значит, вы ничего не помните?

Ежики медленно (и будто со смущением) пожал плечами.

Почему?.. Поезд помню... Л еще где-то сандалии бросил, в траве. Одна хлюпала без ремешка...

— Это. наверно, в парке. Еще до поезда...

— Может быть...

«Нет, не может! Кто пустит босого пассажира на эскалатор большой станции? Там контролеров понатыкано у каждого входа — и электронных, и живых!»

— Ох, мальчик, мальчик...

— А что, нельзя прокатиться по Кольцу?

— Но я же просил: но надо этого делать хотя бы несколько дней... Впрочем, не будем сейчас...— Он глянул с мягкой укоризной и опустил очки: мол, с больного, с пострадавшего какой спрос.

Ежики тоже продолжил игру: упрямо поджал губы — ослабевший, но капризный мальчик. Вроде бы и чувствует, что виноват, а не признается.

— Вы можете подняться?

Ежики уперся в подушку локтем, сел.

— Вам надо принять ванну, переодеться в пижаму... Доктор, позовите сестру, чтобы помогла мальчику.

Еще чего! — Он быстро встал. Покачнулся вполне натурально.— Я сам...

— Не надо ванну, это лишняя суета,— усмехнулся доктор.— Пусть валится так и спит сколько влезет. Лучшее лекарство...

— Да, но... взгляните на его нога.

— Ну и что? Ни один мальчишка на свете не помер от того, что лег спать с немытыми пятками.

Ежики, сердито сопя, переоделся в невесомую голубую пижамку. (Все, голубчик, теперь ты арестант. Одежду Кантор, конечно, заберет.) Незаметно он выхватил из кармана капитанки монетку, спрятал в кулаке. Потом забрался в стерильную прохладу больничной постели. Натянул простыню до глаз. Все тем же больным и капризным тоном сказал доктору:

— Здесь потолок излучает, я чувствую. Выключите. Я и так усну.

Доктор кивнул:

Чуткий ребенок... Я выключу, не волнуйся.

Они встретились глазами— мальчишка и старый хирург. И Ежики увидел, что доктор его отлично понимает. Знает, что Ежики все помнит.

— Идемте, господин ректор.

Ежики глянул вслед, на седой затылок и прямые военные плечи доктора.

«А вот возьму и спрошу его завтра обо всем прямо! Он такой... наверно, не соврет...»

А пока надо было выгнать из головы серую давящую муть, разобраться, вспомнить все по порядку, ясно... «Ежики... Беги, малыш, бега, пока светит луна...»

Это смоделировать нельзя. Значит... Что значит?..

Но вязкая усталость навалилась тяжело и властно. Или сказалось все недавнее, или кто-то не выключил излучатель, а, наоборот, увеличил мощность. Ежики дернулся, чтобы скатиться с кровати, из-под лучей. И не смог. Последнее, что почувствовал,— муху, которая опять шла по ступне.

Он проснулся около полудня. Вялый и спокойный. Но в глубине души — решительный. Сразу стал ждать доктора Клана. Но сперва пришла сестра Клара— веселая, с веснушками. Прикатила на столике какую-то тертую еду и сок. Хлопнула Ежики пальцем по носу.

— Выспался, бродяга? Встать можешь? Или помочь тебе... во всех делах?

Он сердито вскочил.

За окнами было пасмурно. Может, осень начинается? Да нет, это серый светофильтр...

— Сестра Клара, уберите там, с окна... Придумали тоже...

22