Техника - молодёжи 1970-02, страница 55

точник ненамного более достоверный, чем сказания и летописцы. Кто мешал следователям при неграмотности большинства свидетелей писать что угодно?

Очевидцами смерти царевича были мамка Василиса Волохова, постельница Марья Колобова, кормилица Арина Тучкова и четверо сверстников Дмитрия. Первая была заинтересована доказать, что царевич погиб от несчастного случая. Две женщины и четверо детей? Неужели у всесильных Шуйского и Клешнина не было возможности запугать их и получить нужные показания?

Подозрительно еще одно обстоятельство — навязчивое повторение всеми свидетелями: «покололся но-жем сам». Об этом почему-то говорят отнюдь не только очевидцы, говорят со слов других людей. Но ведь все горожане тогда верили в насильственную смерть царевича и истребляли его предполагаемых убийц.

Часто утверждают, что Годунов не был заинтересован в смерти царевича, чья гибель принесла ему больше бедствий, чем мог принести живой Дмитрий. Напоминают, что сын от седьмой (или от шестой) жены Ивана Грозного официально не имел права на престол, а у царя Федора Ивановича вполне мог родиться наследник и после убийства царевича. Все это внешне логично. Но когда через четырнадцать лет на окраинах Русского государства появился некто, выдававший себя за сына Ивана Грозного, одно имя Дмитрия всколыхнуло огромную страну. Многие стали под его знамена, и никто не вспомнил, от какого по счету брака он родился. Между прочим, правительство Годунова еще при жизни Дмитрия, боясь его как возможного претендента на престол,

старательно напоминало народу, что он не царевич, а только князь Уг-лицкий, ибо родился от не освященного церковью брака. Английский дипломат Джильс Флетчер сообщает: «по проискам Годунова» приказано не поминать Дмитрия в церквах в числе других членов царского дома, как незаконнорожденного.

У Бориса Годунова были все основания страшиться того, чтобы Дмитрий дожил до совершеннолетия. Если бы царь умер бездетным (а Так оно и оказалось), сын Ивана Грозного — наиболее вероятный претендент на престол. Во всяком случае, у него было бы больше прав, чем у Годунова и чем у крещеного татарина Симеона Бекбулатовича, ко-| торого Иван IV на один год ставил в «великие князья всея Руси». А Симеона Бекбулатовича, хотя он сам не играл никогда самостоятельной политической роли, смертельно боялся Борис Годунов. Тем более ему был страшен Дмитрий.

А если бы у Федора родился сын? И тогда устранение Дмитрия принесло бы свои плоды Борису. Вряд ли сын слабоумного царя правил самостоятельно. Борис остался бы опекуном государя и фактическим правителем. Но для такого наследника его дядя Дмитрий был бы реальным соперником.

Между тем в Угличе подрастал ярый враг царского шурина.

Голландец Исаак Масса рассказывает: «Дмитрий нередко спрашивал, что за человек Борис Годунов, говоря при этом: «Я сам хочу ехать в Москву, хочу видеть, как там идут дела, ибо предвижу дурной конец, если будут столь доверять недостойным дворянам».

Немецкий ландскнехт Конрад Бус-сов сообщает, что Дмитрий вылепил

однажды несколько фигур из снега, каждой дал имя одного из бояр и стал затем отсекать им головы, ноги, протыкать насквозь, приговаривая: «С этим я поступлю так-то, когда буду царем, а с этим эдак». Первой в ряду стояла фигура, изображавшая Бориса Годунова.

Вряд ли случайно и Нагие сразу обвинили в смерти царевича именно агентов Годунова. Они ждали и боялись этого часа.

Но значит ли все это, что Годунов действительно подсылал убийц к царевичу, что Битяговский и Качалов перерезали ему горло? Скорее/ всего нет. Каким бы прочным ни было положение Годунова, оно могло пошатнуться в любой момент. И если бы убийц схватили* и допросили с пристрастием, вряд ли они стали бы молчать, а не выдал £ вдохновителя преступления. Кто и за какие деньги решился бы пойти на такой акъ, сулящий столь мало шансов на спасение? Годунов был слишком умен и осторожен, чтобы подсылать к царевичу Дмитрию наемных убийц.

Да ему, на наш. взгляд, и не надо было этого делать. Он мог избавиться от опасного мальчика значительно проще. По сведениям следственного дела, Дмитрий страдал эпилептическими припадками. Их описание соответствует клинической картине болезни. Если такому мальчику-эпи-лептику позволить взять в руки нож, да еще в период учащения припадков, то ждать конца недолго. Вероятно, это и сделала мамка царевича Василиса Волохова. Именно такой путь — наиболее безопасный для правителя, не оставляющий следов, соответствовал психологии Бориса Грдунова, всегда стремившегося покончить со своими врагами тихо, без шума и театральных эффектов.

ф «Борис-правитель, делая свою сестру-царицу соправительницею скорбного головою царя, этим самым поражал Димитрия вернее, чем ядом и ножом: он уготовил ему политическую смерть ранее физической и в последней не нуждался. Однако людская молва, рождаясь в умах неискусных и злобствующих на Бориса и не возвышаясь до точного разумения обстановки, создала Борису репутацию властолюбца, ради власти и царского сана способного даже на кровавое преступление» (С. Ф. Платонов, Смутное время. Пг., 1923, стр. 58).

Ф «Любопытны, наконец, «диверсии» Михаила Нагого над убитыми, которых мазали кровью, клали на них оружие... Не служили ли эти диверсии Михаилу Нагому средством мас

кировать иные действия, отвести глаза от события важного — сокрытия в то же время истинного царевича и замены его другим младенцем и направить следы на событие второстепенное, каковым было убийство Битяговских и других» (И. С. Беляев, Угличское следственное дело 15 мая 1591 года).

Ф «...Угличское следственное дело не дает нам материала для обвинения Шуйского и Бориса Годунова и уличения их в действиях по плану, заранее изготовленному. Пусть историки дадут нам такие же факты для обвинения Шуйского, какие документ следственного дела дал нам для его оправдания; тогда только мы согласимся признать его недобросовестность и желание, в угоду Годунову, скрыть «насильственную» смерть ца

ревича Дмитрия» (В. К. Клейн, Угличское следственное дело о смерти царевича Димитрия, т. 1. M._t 1913).

ф «...Было бы неосновательно отрицать участие Годунова в убийстве царевича Дмитрия; наоборот, причастность его к убийству более чем вероятна» (Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV в. — начало XVII в. М., 1955, стр. 475).

ф «Причастность Бориса Годунова к убийству царевича Дмитрия вероятна. Расчетливый правитель опасался даже Марии Владимировны, дочери Владимира Андреевича Старицко-го, вокруг которого, как вокруг знамени, в любой момент могли собраться недовольные политикой Годунова». (История СССР с древнейших времен до наших дней, т. II. М., 1966).

53