Техника - молодёжи 1984-02, страница 20

Ф. Бруни. Портрет Менделеева.

пошлин, то здесь права иностранных купцов приравнивались к правам русских: на пограничных таможнях как с ввозижых, так и с вывозимых товаров брали одинаковую 4—б-процентную пошлину. Вскоре выяснилось, что такое обложение иностранных товаров не приносило ни больших доходов казне, ни большой пользы развитию русской торговли и промышленности. Это побудило власти пойти на увеличение пошлнн на иностранные товары, чтобы оказать покровительство — протекцию — русской торговле. «Так от отрицательного протекционизма, то есть от покровительства иностранцам,

внешнеторговая русская политика, — писал Дмитрий Иванович, — перешла к «свободной торговле», т. е. нулевому протекционизму, или уравнению иностранных товаров с русскими, и перешла затем к протекционизму положительному».

Особенно подробно Менделеев р- ^ч6рал таможенную политику Петра I, который в 1724 году ввел первый настоящий покровительственный тариф, по мнению Дмитрия Ивановича, образцовый. В нем размер пошлины на тот или иной товар определялся в зависимости от степени развития отечественного производства, и этот принцип был правильным. В чем же он состоял?

Если в хозяйстве страны ощущается потребность в каком-ни

будь продукте, то возможны два способа удовлетворить эту потребность: либо покупать готовый продукт за границей, либо наладить его производство внутри страны. Но вот беда: чтобы затеять новое производство, нужно сначала сильно потратиться на обзаведение, поэтому производимый товар поначалу получается очень дорогим. Иностранное же, давно поставленное производство предлагает товар гораздо более дешевый, и сердце потребителя, естественно, склоняется к нему. Эта естественная склонность становится главной причиной, которая не дает развиваться отечественной промышленности. Однако вопреки частным выгодам потребителей государство, преследуя более высокие и далекие цели, может защитить свою молодую промышленность от иностранной конкуренции и, обложив ввозной товар высокой пошлиной, поддержать внутри страны цепы на уровне, при котором рентабельно отечественное производство.

«Если бы протекционный тариф Петра Великого, — писал Менделеев, — не колебался множество раз после него... мы бы уже, наверное, были близки к эпохе промышленной зрелости». Но петровские преемники, готовые на все ради пополнения быстро пустеющей казны, не уставали искажать первоначальный замысел тарифа, который на протяжении полутора столетий радикально менялся раз десять.

Одним из важнейших и трагических для России времен царствования Александра было, по мнению Менделеева, противоречие между политическими и гражданскими реформами и экономической политикой. Англоманство, охватившее чиновно-бюрократический Петербург, достигло тогда такой степени, что сам министр внутренних дел П. Валуев почерпывал свою политическую мудрость из ежеутрен-него чтения «Тайме». На беду русской промышленности, немало нашлось поклонников англичан и в экономических вопросах. «Смотрите! -— говорили они. — Англичане перешли к свободной торговле, т. е. фритредерству, а ведь они не дураки. Значит, свободная торговля благодетельна для государства, раз такая передовая в промышлен ном отношении страна, как Англия, придерживается ее. Стало быть, и нам надлежит скорее начать действовать, как англичане». К этому рассуждению теоретиков с радостью присоединялось малочисленное, но весьма влиятельное в России крупное чиновничество... «Говорят, и говорят громко проти-ву протекционизма люди, живущие

на определенные средс-п» > и не хотящие участвовать в промышленности, — писал Дмитрий Иванович. — У них доходов не прибудет от роста промышленности, а от протекционизма им страшно понести лишние расходы, особенно если все их вкусы и аппетиты направлены к чужеземному. Помилуйте, говорят они, вы налагаете пошлины на шляпки и зеркала, а они мне надобны, и я не вижу никакого резона в ваших- протекционистских началах: для меня протекционизм тождествен с воровством! »

Под влиянием таких далеких от государственных соображений в 1868 году был утвержден новый, вполне фритредерский тарифа означавший переход к свободной торговле. «Всякий проживший 60-е и 70-е годы по сумме личных впечатлений — если они не ограничивались гостиными и канцеляриями,— писал Менделеев, — чувствовал в 70-х годах, что страна не богатела, что ее достаток не возрастал, что надвигается что-то неладное. Корень дела был экономический и связанный с ошибочною торгово-промышленною политикой... Крепостная, т. е. в сущности экономическая, зависимость миллионов русского народа от русских помещиков унпчтожилпсь, а вместо нее наступила экономическая зависимость всего русского народа от иностранных капиталистов... Центры тяжести перемещались от непроизводительных классов в производящие, только не русские, а иностранные, ибо эти миллиарды рублей, ушедшие за иностранные товары, и этот русский хлеб кормили не свой народ, а чужие. Просвещение развивалось, а ему производительного применения не оказывалось в ином месте, кроме канцелярий и резонерства классического строя. Отсюда, по моему мнению, вполне объясняется то поголовное отчаяние, в которое впала масса русских людей».

Вот почему именно в 1870-х годах мучительные раздумья привели Дмитрия Ивановича к мыслям о протекционизме. Но в отличие от великосветского обывателя, для которого протекционизм — это обложение пошлиной иностранного товара, и дороговизна, а фритредерство — беспошлинный ввоз и, стало быть, дешевизна, в отличие от банковского и чиновного люда, склонного рассматривать протекционизм как чисто финансовую операцию, Менделеев смотрел на него иначе... Он ясно понимал, что протекционизм предполагает не только покровительственный тариф, но еще и наличие в стране всех условий для развития покро-

18