Техника - молодёжи 1990-07, страница 47

нив голову на плечо, я прислушивался, и мне слышался то нежный звук женского голоса, то легкий шелест, и виделась мелькнувшая тень в углу там, где внезапно возникли ниши и дверные проемы. В одно мгновенье все вдруг менялось и оставалось лишь чувство загадочной тревоги.

— Говард, тебе не кажется, что здесь как-то жутковато,— промолвила Фэй, тронув меня за рукав.

— Зато интересно. Всего несколько дней, и это все уйдет. Здесь будут царить только наши чувства и настроения.

Фэй неуверенно пожала плечами.

— Я не выдержу этого, Говард. Мистер Стамерс должен найти нам самый обыкновенный дом.

— Дорогая, это Красные Пески, а не обычный пригород. Здесь жили личности, яркие индивидуальности.

Я посмотрел на Фэй, увидел знакомый нежный овал ее лица, детский рот и подбородок, челку белокурых волос и вздернутый нос, да еще полные испуга и потерянности глаза, и внезапно понял, что Фэй, в сущности, обычная домохозяйка из пригорода, которая вдруг поняла всю дерзость и неосторожность своего желания поселиться в таком экзотическом месте, как Красные Пески.

Я обнял ее за плечи.

Хорошо, детка, ты, пожалуй, права. Найдем что-нибудь попроще, где можно оставаться самим собой. Что ж, так и скажем Стамерсу.

К моему удивлению, агент ничуть не огорчился, когда на его вопрос я отрицательно покачал головой. Он лишь что-то пробормотал себе под нос и выключил дом.

Я понимаю миссис Талбот,- сказал он, когда мы спускались вниз.— Некоторые дома здесь буквально населены призраками. Мало кому захочется жить с призраком Глории Тремэйн. Это не так просто.

Я остановился, не дойдя двух последних ступеней.

Глория Тремэйн? Мне казалось, вы сказали, что дом принадлежал Эмме Слэк, и никому больше?

Так оно и есть. Ее настоящее имя Эмма Слэк. Я не хотел вам говорить, хотя всем в округе это известно. Мы особенно не распространяемся об этом, когда предлагаем дом. Иначе никто не согласится даже войти в него.

Глория Тремэйн? — с интересом воскликнула Фэй. -Это не та ли кинозаезда, что застрелила мужа? Кажется, он был известным архитектором. Да ведь ты сам участвовал в том процессе! Помнишь?

Пока оживленная Фэй задавала свои вопросы, я повернулся и посмотрел на залитую солнцем лестницу, ведущую в гостиную, и вспомнил все, что было десять лет назад: нашумевший процесс, ход которого, а затем приговор, как бы подвели черту и ознаменовали конец целого поколения беспечных и безответственных людей, баловней судьбы эпохи процветания. Хотя Глория Тремэйн была оправдана, все знали, что она спокойно и хладнокровно выстрелила в своего мужа, архитектора Майлса Ванден-Стара, выстрелила, когда он спал в своей постели. Лишь талант и красноречие адвоката Дэниела Хаммета, помощником которого я, начинающий тогда адвокат, был на процессе, спасло ее от возмездия.

— Да, помню, я участвовал в защите. Это было так давно. Подожди меня в машине, детка,- быстро сказал я Фэй.— Мне надо кое-что уточнить.

И прежде чем она опомнилась, я уже взбежал по лестнице на террасу и захлопнул за собой стеклянную дверь. Лишенные жизни белые стены, кольцом охватывающие бассейн, казалось, доставали до неба. Вода в бассейне застыла как остановившееся время. Заглянув в ее темную глубину, я увидел внизу ждущих меня в машине Стамерса и Фэй. Они напоминали кадр из моего будущего.

...Все три недели, что длился процесс, я, сидя за адвокатским столиком, находился всего в нескольких шагах от подсудимой. Как и многим из присутствующих в зале суда, мне надолго запомнилось ее лицо, похожее на маску, и сосредоточенный взгляд, устремленный на дававших показания свидетелей - ее шофера, полицейского врача, соседей, услышавших выстрел. В ее глазах не было ни тени каких-

либо эмоций или отклика на происходящее. Она напоминала сверкающего паука, которого пытаются призвать к ответу его жертвы. Они нить за нитью рвали паутину, в центре которой она сидела, невозмутимо и спокойно, предоставив адвокату самому выходить из создавшегося положения. Она оставалась все той же «Снежной королевой», образ которой не сходил с экранов мира вот уже пятнадцать лет.

Пожалуй, эти невозмутимость и спокойствие и спасли ее в последнюю минуту, поставив в тупик и обескуражив присяжных. Я же, признаться, к концу третьей недели утратил всякий интерес к судебному разбирательству. Разумеется, я помогал Хаммету находить нужные справки и документы, а главное, то и дело по его просьбе с шумом открывал и закрывал его красный фанерный чемоданчик (прекрасное средство, утверждал Хаммет, отвлечь в нужную минуту внимание присяжных). Сам же я не сводил глаз с Глории Тремэйн, пытаясь найти хоть какой-то человеческий изъян в этом лице-маске, понять, кто же она. Видимо, в то время я был всего лишь еще одним желторотым юнцом, без памяти влюбившимся в миф, созданный кинорекламой. Но я искренне верил, что влюблен, и когда суд присяжных вынес оправдательный приговор, для меня Земля снова завертелась вокруг своей оси.

Решение суда было явной насмешкой над правосудием, но самое удивительное было в том, что адвокат Хаммет верил, что обвиняемая невиновна. Как и многие преуспевающие адвокаты, он, начиная карьеру, в основу своей адвокатской практики положил принцип: правосудие должно карать виновных и защищать невинных. Придерживаясь этого постулата, он успешно провел немало дел и снискал славу блестящего защитника, не знающего поражений.

Внизу Стамерс посигналил мне. Надо было возвращаться. Не торопясь я вновь обошел гостиную, спальни, обводя взглядом пустые комнаты, слегка касаясь рукой гладкой поверхности стен и напрягая всю силу своей воли, чтобы вновь вызвать в своей памяти все, что я помнил о Глории Тремэйн. Какое счастье чувствовать ее присутствие в каждом уголке, в каждой клеточке этого дома, хранящего ее образ и поэтому ставшего мне теперь таким родным. Даже тень ее мужа не сможет мне помешать. Да, той Глории Тремэйн, в которую я был страстно влюблен, уже нет в живых, но этот дом стал хранилищем ее души.

Все прошло довольно гладко Фэй вначале сопротивлялась, но когда я пообещал купить ей норковую шубку на те деньги, что мы сэкономим, купив этот дом, она наконец согласилась. К тому же первые несколько недель я включал дом лишь на самое минимальное напряжение, чтобы избежать столкновения двух женских характеров. Основной проблемой в психотропных домах является преодоление образов прошлого в памяти дома. Этого обычно достигают, усиливая напряжение в электросети, питающей дом: чем выше напряжение, тем быстрее память дома освобождается от переданных ему прежними хозяевами привычек, эмоций, подспудных страхов и опасений. Мне же хотелось как можно дольше сохранить присутствие Глории, и я не спешил.

Именно тогда-то я и обнаружил, что в доме жив дух Майлса Ванден-Стара, ее мужа. А эхо Глории все слабело, оно явно исчезало, и тут я со всей неумолимой реальностью осознал, что нас с Фэй ждет.

Наши привычные ссоры и размолвки, которые обычно быстро забывались, приобретали теперь совсем другой характер, превращаясь в озлобление и обиду. После ссор, происходивших в гостиной, стены ее долго не могли успокоиться, даже когда я уже был совершенно спокоен и все было забыто. Я часто сам с удивлением наблюдал это.

Постепенно я пришел к выводу, что причиной затаенного и безысходного гнева стен был мужчина. Нетрудно было догадаться, что это был сам Ванден-Стар, построивший для Глории этот дом. Он успел прожить в нем всего лишь год, но след, оставленный в барабане памяти дома, говорил о том, что здесь почти всегда царила атмосфера слепой и враждебной ненависти.

Когда постепенно наша жизнь с Фэй стала входить в свою колею, я вдруг обнаружил, что моя женушка весьма преус

44