Техника - молодёжи 1996-04, страница 4

История науки об атомном ядре в этом году начинает отсчет второму своему веку: 100 лет назад, в марте 1896 г., 43-летний профессор физики из Парижа Антуан Анри Беккерель открыл явление радиоактивности, тем самым положив начало проклятому и обнадеживающему «атомному» веку, в котором мы живем.

В нашей стране развитие науки о ядре на первых порах опиралось в основном на работы ленинградских ученых, труды ленинградских школ физиков и радиохимиков. В питерском Физтехе успели поработать практически все будущие корифеи отечественной атомной науки, одно только перечисление которых заняло бы, как минимум, половину этой страницы. И единственный наш Радиевый институт, первым директором которого стал гениальный Вернадский, был основан в голодном Петрограде в голодном 1922 г. И Курчатов здесь начинал — в Физтехе у Иоффе — еще в 20-е гг. И первый в СССР циклотрон построили на Выборгской стороне еще до войны...

Многие ключевые для отечественной атомной техники открытия сделаны в этих институтах: достаточно вспомнить спонтанное деление урана (см. «ТМ», № 2 за этот год).

Но рано или поздно должно было прийти время удаления из Питера установок ядерщиков — пусть совершенных, но все же потенциально опасных. И тогда, по настоянию известного физика академика Бориса Павловича Константинова, директорствовавшего в Физтехе 11 лет (с 1957 по 1967 г.), в 45 км от Ленинграда, в старинном, с XV в. известном, городке Гатчине стали строить филиал Физтеха и начинять его уникальной по тем временам техникой.

Первый исследовательский водоводяной реактор (ВВР) был пущен там в 1959 г., первый ускоритель — протонный синхроциклотрон на энергию 1 ГэВ — уже после смерти Б.П.Константинова, в 1970-м. Обе эти установки работают в Гатчине и сегодня — несколько обновленные и модернизированные. Сам же филиал в 1971 г. преобразовали в самостоятельный Институт ядерной физики Академии наук СССР и присвоили ему имя Б.П.Константинова.

Чуть больше четверти века существует институт в Гатчине. Теоретикам (знаю это по рассказам многих известных ученых) в небольших городках работается лучше, чем в мегаполисах. Экспериментаторам, как правило, тоже. «Служенье муз не терпит суеты»...

В 1994 г. Петербургский институт ядерной физики им. Б.П.Константинова получил статус Государственного научного центра РФ. Сейчас в нем около 600 научных сотрудников и под 1000 инженерно-технических работников, Чуть меньше 300 кандидатов наук и чуть больше 60 — докторов. Из них пятеро избраны в «большую» академию (РАН) членкорами.

Институт состоит из четырех отделений: теоретической физики, нейтронных исследований, физики высоких энергий, молекулярной и радиационной биофизики. Главные его «железки» — реактор ВВР-М, старый синхроциклотрон да еще недостроенный реактор ПИК, о котором отдельная статья.

Рассказывать подробно в тонком журнале о конкретных результатах физических исследований — дело не выигрышное. А занимаются здесь материями, весьма тонкими. Например, нарушением пространственной четности в ядерных процессах, Или — поиском диполь-ного момента нейтрона. Или — спиновой динамикой фазовых переходов. Или — мюонным катализом. И т.д., и т.п.

Гатчинцы сотрудничают по этим направлениям со многими научными центрами, в том числе и ЦЕРНом. (Подробнее о нем см. «ТМ», № 4 за 1994 г.) С ЦЕРНом же оказалось связанным редчайшее для нынешней нашей науки событие, свидетелем и участником которого я стал, приехав в Петербургский институт ядерной физики 8 прошлом декабре.

Оно называлось — Семинар профессора Монтанэ.

Сорок крупнейших специалистов по элементарным частицам и физике высоких энергий из всех ведущих исследовательских центров России (и из ЦЕРНа) собрались на него, чтобы обсудить научные и организационные проблемы отрасли, но главное — отдать долж

ное, отплатить любовью за любовь профессору Люсьену Монтанэ — не только известному физику, но и человеку, который больше 15 лет возглавлял и координировал сотрудничество ЦЕРН — крупнейшей международной организации — с физиками из СССР, а в последние годы — СНГ (России, естественно, — в первую очередь).

Рабочим языком семинара, как это принято в ЦЕРНе, был английский. Обсуждали состояние и перспективы тех научных направлений, в которых особенно активно работал Монтанэ, и перспективы сотрудничества.

И были, как в Женеве, перерывы с кофе- и чаепитием (coffee break) в середине и первого, и второго дня семинара, а вечерами — экскурсии в Гатчинский дворец, включая подземелье, и небольшой концерт русской музыки в тронном зале...

Заключила семинар общая дискуссия, которую, в отличие от докладов и научных сообщений, вели на русском. И это тоже естественно! Не каждый день сходятся вместе столько светлых голов, а без проблем в наше время в науке никто не живет.

Две вещи, как я понял, волновали больше всего: всегда недостаточное бюджетное финансирование фундаментальных исследований (это не только у нас — почти во всем мире сокращаются ассигнования на науку) и — постарение физики — это уже наша, главным образом, проблема... Постарение не только машин, но и людей! Кто-то из гатчинцев, кажется, Алексей Алексеевич Воробьев (член-коррес-пондент РАН, инициатор и «мотор» Монтанэ-семинара) употребил такой оборот: «Агония! Молодежь — только дети сотрудников»...

И все же, мне думается, рано говорить об агонии, если при всех невзгодах нашей науки сумели-таки физики устроить этот единственный в своем роде семинар. Устроить по-рус-ски широко и по-питерски интеллигентно.

А коли так МОЖЕМ, — не все еще потеряно.

Но пора перейти к главному — к реактору ПИК про который можно сказать, что он и сегодня —

Т Е X Н И К А - Н M^l ЕЖИ 4 ' 9 6