Техника - молодёжи 2007-05, страница 59
Девочка кивнула, с любопытством разглядывая класс очень спокойными глазами небесно-голубого цвета — как у тети Наташиной кошки Маруськи. Именно с таким беззаботным выражением глаз Маруська прогуливалась по узким перилам балкона девятого этажа или выслушивала ругань тети Наташи из-за украденной колбасы. Мол, я делаю то, что считаю нужным, и буду это делать дальше, чтобы вы мне тут не говорили. Во дает, восхитился Витька. — Ну ладно,— решил Анатолий Иванович. — Садись вон к Шишкину, — он указал на свободное место рядом с Витькой. — Он у нас тоже новенький. И нарисуй что-нибудь про лето — еще пол-урока осталось. Девочка послушно уселась за парту, сложила руки на коленях и стала смотреть в окно. Через пару минут подошел Анатолий Иванович. — Может, у тебя красок нет? — спросил он. — Есть. — Гм, — удивился учитель. — А почему ты не рисуешь? — Я не хочу про лето рисовать, — очень спокойно пояснила девочка. Кажется, Анатолий Иванович удивился еще больше. — Ну, эээ... ладно, сегодня нарисуй про то, что ты хочешь. Хорошо? Девочка кивнула. Но вместо того, чтобы заняться рисованием, заглянула в Витькин альбом. — Это твоя собака? — спросила она. «Моя», — захотелось соврать Витьке. Вообще, было странно, как эта девочка поняла, что на рисунке собака. Витьке это грязно-коричневое создание больше напоминало крокодила. — Не, — неохотно признался он, — это я придумал. Мама не разрешает мне собаку заводить. «Особенно теперь, — подумал он тоскливо. — Теперь точно никогда не разрешит». — Правильно, — одобрила девочка. — Если не разрешает, нужно придумать. Кстати, меня зовут И. — Как? — Витька даже отложил кисточку, которой пытался сделать свое творение чуть больше похожим на собаку. Например, хвост загнуть — у крокодилов-то хвост бубликом даже от большой радости не сворачивается. — Присказку про «А и Б» слышал? Вот я — осталась. Пока Витька хлопал глазами, соображая, издевается она или всерьез, прозвенел звонок, и пришлось сдавать Анатолию Ивановичу крокодила с прямым хвостом... Горбясь под нудным мелким дождиком, Витька смотрел, как белобрысый с компанией гоняет мяч по школьному стадиону. — А ты чего не играешь? — спросила неизвестно откуда взявшаяся И. Витька пожал плечами. Белобрысый его не звал. А если даже и набиваться — вряд ли возьмут. — Вот если бы хоккей, — задумчиво сказал он. — Я на коньках здорово умею, папа учил. И вообще зима — здорово. Не люблю осень. И смотрела на Витьку — внимательно и почти строго, так, что ему даже стало неуютно под ее взглядом. «Чего она ко мне привязалась», — подумал он. А потом Витьке стало стыдно: И ведь тоже новенькая, ей, как и ему, здесь одиноко и непривычно. Мальчик смущенно отвел глаза, снова уставился на поле. — Не люблю осень,— повторил он. — Мокро, небо серое. А зимой снег хрустит. На лыжах можно, и в хоккей. И деревья красивые, в снежинках, и Новый год... Покосившись на И, он запнулся. Устроив на коленке блокнот, девочка рисовала. Тонкое острие карандаша летало над белой страницей, будто взрезая плоскость бумаги и выпуская спрятанный под ней бугристый ствол дерева, ряд длинных лавок вокруг стадиона, угол школы. — Ух ты! — восхищенно выдохнул Витька. А на уроке говорила — не хочешь рисовать... И вырвала страницу, протянула Витьке. — Ну, тебе ведь надо, — непонятно сказала она, спрятала блокнот в карман куртки и, перепрыгнув через скамейку, быстро пошла к школе. На тонком листе бумаги, дрожащем в Витькиных пальцах, блестел ледяной коркой каток на стадионе, а высокий клен — тот самый, что сейчас ронял в лужи огромные желтые листья, гнулся под тяжестью снежных шапок... А ночью и впрямь пошел снег. Витька проснулся, будто кто толкнул его под ребра, и некоторое время растерянно смотрел в окно, глядя на пушистые белые хлопья, скользящие за стеклом. И улыбался. А потом вспомнил, что сейчас начало сентября, и улыбка потихоньку сползла с его губ. Очень осторожно, будто опасаясь наткнуться на что-то опасное и кусачее — или обжигающе-холод-ное, как тот лед, что затягивал сейчас стадион под окном, — Витька сунул руку под подушку. Рисунок И был на месте. «Я знал, что так будет, — подумал Витька. — Знал. С самого начала. Когда И протянула мне этот листок. Жалко рисунок — он такой настоящий... Слишком настоящий». Зажмурившись, цепенея от страха, Витька разорвал листок пополам. Перевел дыхание, осторожно глянул за окно. Теперь снег метался, как паруса под порывами ветра. Как драные паруса. Клацая зубами, Витька на цыпочках прокрался в ванную. Утопив половинки рисунка в раковине, он тщательно тер бумагу пальцами — до тех пор, пока карандашные линии совсем не растворились в воде. Ветер и сильный дождь, зарядивший сразу же за странным сентябрьским снегопадом, уничтожили без следа пригоршни белых хлопьев на ветках высокого клена и тонкую кожицу льда на школьном стадионе. Догадку необходимо было проверить. В дневном свете происшедшее казалось невозможным, а страхи — глупыми. «Дурак, что порвал рисунок», — думал Витька, тоскливо глядя на лужи на стадионе. Катя, как всегда, утром ходила по двору с поводком. Выпросить у нее до вечера Динкину фотографию оказалось непросто, но Витька сказал, что покажет ребятам в школе. А чем больше народу будет о Динке знать, тем быстрее она найдется. — И, — позвал Витька. На самом деле, судя по классному журналу, имя соседки было Ия, но почему бы не звать ее, как она сама хочет? — Слушай, тут такое дело... Одна девочка в нашем дворе собаку потеряла, никак найти не может. Вот, — он осторожно вытащил фотографию из-под тетрадки, пока литераторша-андроид смотрела в другую сторону. — Как ты думаешь, можно ей помочь, а? И задумчиво покосилась в его сторону. — Может, найдется еще, — предположила она. — Не, точно нет. Давно уже. Если... если ничего не сделать, — под взглядом И Витька чувствовал себя неловко и жутковато. Вляпался. Вот, сейчас она спросит удивленно: «Ты это о чем? » — и будет он краснеть и мычать в ответ, как дурак, потому что придумал невесть что. Хорошо бы она так и спросила. А если нет? Витька вспомнил, как дрожал в его руках тонкий листок с рисунком и метался клочьями рваных парусов белый снег за окном — мол, за что ты меня так? Ведь хотел? Сам хотел — зимы? ! Горло пересохло, Витька молчал. |
