Вокруг света 1967-02, страница 63

Третий был белым. Выглядел он лет на шестьдесят и был худ как скелет. Морщины на его лице казались грязными трещинами, волосы сплошь седые, руки беспокойно двигались, и йесь он временами спазматически подергивался. Его выгоревшие, как у людей, долго плававших по морям, глаза глубоко запали, щеки тоже настолько ввалились, что казалось — скулы вот-вот прорвут натянутую кожу-Он был поглощен событиями корриды и реагировал так, словно на карту было поставлено что-то очень значительное: кашлял, смеялся, произносил пять-шесть слов и умолкал, расслабившись, с помертвевшим лицом. Потом все повторялось.

Вдруг все трое склонились над столом. Жак, европеец, пробормотал:

— Это не коррида, а бойня!

— Нет, ты смотри, какое сильное, смелое животное...

Для них на столе продолжался настоящий бой быков, и Манолето непрестанно вызывал восторги десятитысячной толпы, разместившейся рядом на двух стульях, но хозяину нелепость происходящего уже порядком надоела.

Рядом с хозяином за новенькой кассой — сплошной никель и цветные кнопки — преувеличенно прямо сидела его жена. Старообразная и поблекшая в свои тридцать лет, она с гордостью созерцала кассу, символ их процветания.

Между нею и мужем молодая индеанка, согнувшись над цинковым баком, мыла оставшуюся с ночи посуду.

Хозяин за стойкой склонился к официантке.

— Пусть вопят, что хотят, и делают, что угодно, только чтобы мне не в убыток. Роза, дай им еще что-нибудь выпить.

Девушка неуверенно вышла из-за стойки, подошла к троим, взяла со стола пустой стакан и спросила:

— Господин Жак, чем мне еще угостить вас и ваших друзей?

Жак зло повернулся к ней:

— А ну поставь на место, дрянь!

Но Роза уже пятилась к стойке со стаканом в руке.

— А ну поставь на место! — повторил Жак и добавил с болью в голосе: — Эта дрянь увела быка...

Индейцы сразу поняли всю непоправимость происшедшего. Они переглянулись с видом людей, с которыми судьба сыграла злую шутку. Официантка испуганно шмыгнула за стойку.

Лысый индеец покачал головой:

— В самом деле она его увела.

Жак был возбужден больше всех. Он поднялся, глаза его вращались с бешеной скоростью под выгоревшими бровями, нижняя губа тряслась, в углах рта появилась пена. На индейцев наркотик подействовал не так сильно, и они попытались усадить своего белого приятеля на стул. Но тот держался на ногах крепче, чем они думали. Махнув рукой, индейцы оставили его бушевать.

Жак схватил стакан, разбил его вдребезги и растоптал осколки. В один угол полетели спички, в другой — сигареты. В голову «Черного пирата» угодила тяжелая пепельница, порвавшая полотно. Хозяин пожал плечами и вышел из-за стойки с намерением раз и навсегда утихомирить разбушевавшегося Жака. Тот швырнул в него стакан и завопил, как капризный ребенок:

— Отдайте мне моего быка, не то вас всех разорву на части!

Хозяин беззлобно, но решительно отвесил Жаку пару пощечин и, когда старик с рыданием рухнул на стул, вернулся за стойку. В эту минуту появился Жерар. Он казался озабоченным.

— Опять напился? — спросил Жерар, указывая на Жака. — Ну ладно, у меня новости. «Круд» вербует на работу.

— Ты что, теперь работать собрался? — удивился Эрнандес. — Ну и дела!

— Эта работа меня интересует. Они объявили: опасно, но заплатят хорошо.

Хозяин «Корсарио» на мгновение замер с открытым ртом, потом перевел дыхание и спросил:

— А что за работа?

— Не знаю, — ответил Жерар. — Но, во всяком случае, пора что-то делать. Сорву куш — и прощай Лас Пьедрас! Мне этот дохлый городишко осточертел. Ксждый день любоваться вот этим...

Он взглядом указал на Жака, всхлипывавшего за столом, на зал, на девиц.

— Посмотри на Линду... Уже полгода я мечтаю вытащить ее из этого болота и не могу, потому что жрать надо. А этот жалкий город с его туманом, эта дрянная река, эти смехотворные вояки. Осточертел, я сказал? Не то слово. Мне все здесь опаскудело!

Год назад одиннадцатичасовым рейсом Жерар прилетел сюда из Гонолулу. К Эрнандесу он вошел столь уверенно, словно явился из соседнего бистро. За столом в уголке, накурившись марихуаны, рыдал Жак. Это с ним случалось не менее трех раз на неделе. Эрнандес уставился на нового посетителя, как бы не узнавая его, но тот снял дымчатые очки и небрежно бросил;

— Привет, старина! Заплати-ка за мое такси!

Хозяин «Корсарио Негро» ничего не ответил,

однако достал из ящика кассы серебряный доллар и протянул его официантке со словами:

— Поди отдай шоферу.

А ведь его редкостная скупость была общеизвестна! Присутствовавшие при этой сцене сделали вывод, что незнакомцу кое-что известно об Эрнанде-се. И они не ошиблись.

Жерар поселился в «Корсарио» в двенадцатидолларовом номере. Эрнандесу такой поворот дела явно не нравился, но до поры до времени он прикусил язык. Мало того, Жерар Штурмер не платил за постой ни гроша, его долг хозяину достиг уже тысячи двухсот долларов. И тут-то Жерару повезло: он встретил Линду. Правда, ее преданность и немое обожание его совершенно не трогали, скорее раздражали, но он и не думал, что в таком деле нужна настоящая любовь. Зато теперь он мог хоть изредка платить Эрнандесу. О прежнем долге никто не заговаривал, на нем, по-видимому, был поставлен крест.

Жерар Штурмер быстро прикинул, на что может рассчитывать парень вроде него в таком городишке, как Лас Пьедрас. Сначала он попробовал работать честно. Но перспективы были скверные. Местное население Лас Пьедраса жило в крайней нищете.

Индейцы, истощенные лихорадкой, наследственными болезнями и эпидемиями, были слишком многочисленны — работы на всех в порту не хватало.

Все, кто застрял в Лас Пьедрасе, находились в том же положении, что и Жерар. Изгнанные из разных стран или сбежавшие от своего прошлого, они сидели в этой мерзкой дыре, где невозможно было жить и откуда еще труднее было выбраться.

61