Вокруг света 1967-03, страница 36

но-негаданно собираются грозовые облака и обрушиваются на землю ливнем. Земля за долгие месяцы засухи становится почти водонепроницаемой, и потому вся влага стекает в глубокие вади, которые на короткие часы вновь превращаются в русла бушующих рек.

Большая мутная волна несется вниз по глубокому ложу.

Остановить ее могут лишь палящие лучи солнца, но, прежде чем оно взойдет, бурный поток успевает пробежать десятки километров. Если такая волна внезапно обрушивается на раскинувшийся лагерь кочевников, она сносит палатки и затопляет все вокруг, не оставляя людям ни малейшего шанса на спасение.

Это покажется странным, но в Сахаре и полупустынных районах от таких наводнений погибает куда больше людей, чем от жажды. С 1951 по 1961 год в алжирской и тунисской Сахаре погибло от наводнений три тысячи человек.

У меня самого с вади связано одно не слишком приятное воспоминание.

в 1956 году мы с моим другом Бруно, итальянским консулом в Тунисе, путешествовали по югу Сахары. Подъезжая к вади, мы увидели, что вдалеке, на горизонте разразилась буря и вода с бешеной скоростью несется вниз. Все же я решил, что мы успеем пересечь вади. Но в самый разгар переправы вода стала заливать не только колеса, но и капот машины. Еще немного — и мотор чихнул раз-другой и заглох. Мой приятель, как и подобает истинному- дипломату, сохранил полнейшую невозмутимость.

— Придется нам подождать, пока вода спадет, — буркнул он. — В Сахаре это дело нескольких минут.

С этими словами он вытащил газету и погрузился в чтение. Нашу машину, однако, продолжало заливать. Вода уже начала подниматься в кабину.

— Конечно, мы в Сахаре,— сказал я моему другу, углубившемуся в чтение, — но этот дождь, похоже, зарядил надолго и пора искать спасения; не то поток опрокинет машину.

Счастье еще, что берег был недалеко. Мы открыли дверцу и вылезли. Вода доходила нам до колен. Ценою огромных усилий нам удалось выкатить машину на сухое место. В тот раз

уровень воды меньше чем за час поднялся на метр, и нас вместе с машиной наверняка бы затопило. Наконец натиск воды ослабел, и солнце постепенно осушило вади. Длился этот «всемирный потоп» всего несколько утренних часов.

Товарищи по теперешнему путешествию, послушав мои рассказы, стали глядеть на вади, по которому мы двигались, как на потенциальную западню. Они с тревогой смотрели в небо, ища признаков надвигающейся бури. И, хотя бурей и не пахло, успокоились, лишь выехав на асфальтированную автостраду.

Снова набежала полуденная жара, и мы, чтобы уменьшить нагрузку на мотор и шины, сбавили скорость. Каждый думал о своем. Часами мы ехали вот так, в полнейшей тишине, и смотрели на унылый пейзаж. В нем — вся история рождения пустыни, жизни, гибели — история, известная прежде .лишь из книг. Теперь она представала перед нами во всей своей трагической реальности.

Когда вы едете по пустыне, то словно несетесь куда-то в пустоте, и вам трудно отделаться от чувства отчаянного одиночества. Но вот вы останавливаетесь на минуту, видите у дороги куст колючего кустарника или розоватый камень и сразу понимаете, что мир вокруг вас живет и, несмотря на то, что внешне он кажется неподвижным, мертвым, борется за то, чтобы уцелеть, чтобы не исчезнуть навсегда.

Листья у здешних деревьев тонкие, маленькие, а тысячи острых колючек отпугивают голодных коз, способных поесть все зеленые побеги. Впрочем, не только растения научились бороться с пустыней. В гористых районах Сахары, в Фада, напри мер, я сам видел, как обороняются скалы.

Днем эти скалы беспощадно атакует палящее солнце, а ночью они сжимаются от наступающей прохлады. Скалы трескаются и постепенно разрушаются. Они давно бы превратились в пыль, если б не нашли своеобразное оружие защиты. Почти все они покрыты красноватой окисью, которая медленно, словно пот из пор человека, вытекает из трещин. Этот «загар пустыни» прикрыл скалы крепким слоем, который удерживает колебания дневной и ночной температур в определенных пределах.

И еще: здесь, в пустыне, начинаешь понимать всю ценность стакана воды или крохотной полоски тени. От этих ничтожных, казалось бы, вещей зависит само ваше существование.

ТОБОЛ — МУЗЫКА ДЮН

Сложив в кучу несколько тряпок, пропитанных бензином, и планки от ящика из-под фруктов, мы разожгли небольшой костер, чтобы хоть как-то согреться. Уже ночь, дует ветер, и в «джипе» руки стынут от одного прикосновения к холодному рулю.

— Самое время, чтобы слушать Тобол, — говорит наш шофер,— Тобол — это барабаны эрга¹, музыка дюн, — объясняет он. — Надо только подождать несколько минут, чтобы из ушей ушел монотонный гул автомобиля.

Нужно немного подождать. Нужно привыкнуть к тишине и почувствовать ее физически. Только тогда можно услышать музыку Тобола. Это совсем нелегко, иной раз в ушах долго еще стоит гул автомобильного >лотора.

Когда погас огонь, нам показалось, что в полной тьме и тишине мы слышали лишь звуки пустыни. Мы сошли с дороги и, осторожно ступая по плотному, крепкому песку, стали взбираться на дюну. Мы ложимся, прижимаемся ухом к песку и ждем, когда до нас доберется эхо Тобола.

На вершине песчаной дюны ветер колышет миллиарды песчинок. Они улетают далеко-далеко, осыпаются, ни на миг не прекращая этого «вечного движения». И внутри дюны масса песка все время перемещается, словно ищет устойчивого положения.

И вот, прильнув к песку, мы улавливаем таинственные шорохи. Дюны, словно огромные фисгармонии, повторяют и множат звуки, производимые движущимся и падающим песком. В полнейшей тишине слышны ритмичные сильные удары. Это гремит Тобол, гремят барабаны пустыни. Конечно, эти звуки можно сравнить и с песней, во всяком случае, они подчиняются строгим законам ритма.

Перевел с итальянского Л. ВЕРШИНИН

¹ Э р г — по-арабски песчаная пустыня. (Прим. ред.)

34