Вокруг света 1968-11, страница 5
как блеснул бок большой рыбы. Такой большой, что мы не поверили своим глазам, переглянулись и взглянули сразу на высотомер. Там стояло триста метров, и трудно было представить, какой же она величины, эта рыба, потому что получалось вроде как с человеческий рост. Рыба еще несколько раз показывала белую бочину, как будто она билась там с кем-то или озеро было ей тесно, и мы смотрели, пока озерко это не уехало под плоскость. Хатанга ежечасно сообщала: «Ясно. Штиль». Давление словно умерло: не падало и не росло. Такая погода здесь не редкость. Даже зимой, когда «штормуют» все авиапорты на берегу океана, в Хатанге — штиль, за что ее и любят полярные летчики. Нам оставалось совсем немного, уже кончилась тундра, пошел лесок. За пятнадцать минут до подхода передали: «Шторм. Ветер до двадцати метров в секунду». Вот это здорово! Наш командир только начал летать на поплавках. Машину-то он посадил, но у плота растерялся. Растерялись люди, встречавшие самолет. Только на мгновение ветер прижал, приткнул машину к плоту, и поплавок проломился. Легко, как скорлупа яйца, из которого выдули всю жидкость. Через час опять стоял полный штиль. Как какую-нибудь рыбацкую фелюгу, самолет выволокли на отмель, и авиатехники, загорелые и просмоленные ветром, покуривая, принялись за дело. Неторопливо. Будто комары, тучей облепившие их, были им совсем нипочем. Командир каждый день приходил и спрашивал: — Не скоро еще? — Денька через два, — отвечали техники, — и будет как новый. — Да ты бы полетал пока на колесах, — говорили командиру те, кто давно его знал. Возможность такая была, машины на колесах простаивали. Сразу три экипажа застряли из-за непогоды в пути, и теперь до их прибытия отменялись все местные рейсы. Но командир отшучивался: — Перепутаешь еще да вместо бетонки зайдешь на речку. Дело здесь было в другом. Он был опытный летчик, — «пен сионер» по налету, — и знал, что говорил, отказываясь от полетов на колесах. Посадки на тундру, превратившуюся в болото, сложны и опасны. Не ту площадку подберешь, увязнут шасси, и машина вскинет кверху хвост, скапотирует. Тут уж не только мастерство нужно, но и опыт. Систематически тренированный глаз, а не расхоложенный, как у него, сравнительно простыми посадками на акваторию, где садись хоть вдоль, хоть поперек, лишь бы не наехать на какое-нибудь бревно, спрятавшееся в волнах. Неприятности, как давно замечено, идут чередой. Едва наш самолет оказался на плаву, заштормил Таймыр. Озеро бушевало, как океан, несколько дней. «Волна до пяти баллов», — сообщалось оттуда в метеосводках. Мы ждали, когда оно утихнет. Но только утихло озеро, вздыбилась Хагганга. Ни одну из речных посудин — барж, буксиров и шхун, занявших Хатангский рейд, не раскачивало сильнее в тот день, чем наш «корабль». Самолет рвался на плавучем якоре, как подсадная утка с привязи. Со стороны казалось, что он либо взлетит, либо нырнет, но он, балансируя крыльями, отряхиваясь от брызг, лез на следующую волну. А между тем у геологов, работавших где-то на Маймече, одном из притоков Хатанги, кончилось продовольствие. Связи с ними не было, но завхоз их партии, остававшийся здесь, со слезами на глазах уверял, что хлеба, во всяком случае, они не едят дней пять, а может, и все десять. — Неужели нельзя взлететь? — наивно спрашивал завхоз. — Командир, вы же полярный летчик! — Нет, нет, нет! И все-таки мы полетели — командир дал согласие лететь на колесах. Когда уже заходили на посадку — узенькую галечниковую косу между речкой и лесом, радист принял телеграмму: «После посадки возвращайтесь тчк Сан-рейс». А внизу все так же змеились быстрые речки, весело выписывая замысловатые кренделя, меняя русла, оставляя старицы... Румянили бока золотистые пляжи, пустынные, без единого человечка,— среди плюшевого, невысокого полярного леска. Над рябью засиневших от ветра озер проно сились белые точки — чайки. В одном озерке плавала пара лебедей. Озерко было как нарисованное сердце, лебеди держались у зеленого острия. Наверное, там у них гнездо... — Куда санрейс? — сразу же, как только перешли на «командную связь», спросил командир. — В Хету. — Там не сядешь на колесах. — Он хорошо знал это стойбище — несколько домиков у реки. — Да. Пойдете на поплавках.— Ответ был резкий и беспрекословный. Командир помолчал. — Узнайте, может, есть возможность обождать. Волна должна стихнуть. — Там ребенок... — Ясно, — и, помолчав, командир добавил, так, на всякий случай: — Катер подготовьте. — Все готово. Потом у нас началась относительно спокойная жизнь. Мы выполняли один и тот же рейс: Хатанга — озеро Таймыр, потихоньку высвобождая на озеое мерзлотники — кладовые, забитые с зимы мороженой рыбой. Относительно спокойная, потому что частенько приходилось менять места посадок. Озеро мелело на глазах. Вода, как в прорву, стекала из него в огромное жерло Нижней Таймыры. Как-то мы полчаса, едва не загнав моторы, пытались вырваться с мели, где еще вчера с достатком хватало глубины для поплавков. Рыбаки по воде долго брели к своим лодкам. Да и тундра заметно подсохла. Она уже не была сплошным морем и сплошным болотом, как было два месяца и месяц назад. Большие озера распались на несколько озер поменьше, небольшие исчезли вовсе. Явственно обозначилась суша, буро-зеленый покров ее уже прихватывал осенний пожар: загорелись золотом мхи и стелющиеся кустарники. В «комнатах отдыха», как называлась гостиница летчиков, в холле на втором этаже, где собирались экипажи малой авиации и турбовинтовых лайнеров и где можно услышать тысячи правдивых, смешных, трагических и самых невероятных историй, как-то заговорили о тех геологах, которым мы возили хлеб. Но я почему-то не очень слушал разго- з |
