Вокруг света 1969-01, страница 51

СВОИМИ ГЛАЗАМИ

чудливой серебряной диадемой, как раздается беззвучный сигнал тревоги: любопытный! Лица жителей цепенеют, их взгляд проходит сквозь вас, будто вы разом исчезли.

Возле мэрии табличка на нескольких языках предупреждает: «Фотографирование жителей разрешается только

с согласия последних». Так вот, эти «последние» своего согласия вам никогда не дадут. Мальчишки тут же начнут швырять в любопытного камни.

Самый явный симптом своеобразия Стапхор-ста — внешний по крайней мере — это костюм.

Девочки до восьми лет носят черный атласный чепец. После первого причастия мать ведет ее к деревенскому ювелиру, и тот, выбрав нужный размер, надевает ей на голову серебряную диадему, похожую на шлем, который ей суждено носить всю жизнь. Снимать его она будет разве что дома или работая в поле. В четырнадцать лет ювелир добавит к диадеме два «локона» из золота. Чем больше у отца коров, тем больше спиралей на золотом локоне... В стапхорст-ском костюме бесчисленное множество вариантов. Я уверен, что, взглянув на него, модельеры с улицы Монд от зависти защелкали бы ножницами ¹.

Ритуал соблюдается во всем — от одежды и походки до распорядка дня; его не изменило даже телевидение! Стап-хорст — это только Стапхорст.

По четвергам жители направляются на рынок в соседний город Меп-пель. На велосипедах. Впереди женщины в цветных платках, сза

¹ Улица в Париже, где расположены знаменитые ателье и дома моделей. — Прим. ред.

ди — в черном — мужчины. Отдельно друг от друга. Никаких семейных пар.

И здесь, на ярмарке, происходят таинственные стапхорстские помолвки. Вот я вижу, как у торгового ряда, делая вид, что рассматривает товар, стоит девушка в диадеме. В руке у нее белая вышитая сумочка; это безмолвный знак, ведомый только посвященным. К ней подходит юноша и кладет на сумочку руку. Если девушка не отнимет сумочку, значит она согласна на брак. Но при этом ни он, ни она не смотрят друг на друга. Это неприлично. Это не принято в Стапхорсте.

В пятницу вечером — только в этот день! — девушка, которая накануне позволила подойти к себе на меппельской ярмарке, тревожно ожидает возлюбленного, прислушиваясь к каждому скрипу калитки, каждому шороху в огороде; ждет...

Я видел на некоторых домах медные дощечки в форме сердца, повернутые острым концом кверху. Перевод: «Девушка из этого дома на выданье». С этого времени она уже не живет с сестрами. Для нее выделяют «опкамертье» — «свадебную» комнатку, дверь которой открывается в огород... Накануне парень, который до этого во все глаза смотрел на девушку по дороге в церковь, но ни разу не говорил с ней, наконец, решился положить руку на вышитую сумочку, а значит, стал официально и в то же время тайно ее женихом, возлюбленным. На крохотное оконце — еще один обычай — девушка поставила с вечера горшок с цветами: знак «добро пожаловать».

В десять вечера, наконец, — всегда в это время — слышится скрип открываемой со сторо

ны огорода двери. Если залают случайно собаки, родители сделают вид, что ничего не слышат. Хозяин не выйдет посмотреть, в чем дело. Все всё знают.

А до рассвета нареченный уйдет так же незаметно и неслышно, как и пришел.

«Врийерсавонд» — так зовется эта свадьба-на-речение — отнюдь не должна опрокинуть ваше представление о нравственности жителей Стап-хорста. Церковное венчание состоится. Но только позже, после того, как возлюбленная приготовится стать матерью.

У подобного обычая есть свои вековые корни. Деревня подсознательно стремилась застраховать себя от бесплодных браков, чтобы не лишиться рабочих рук. Вековое поверье гласит, что земля будет плодоносить, только если у хозяйки будут дети.

Так на первый взгляд странные и необъяснимые обычаи Стапхорста приобретают практический смысл.

Правда, есть вещи и необъяснимые. Например, я докопался в Амстердамской библиотеке до специального эдикта голландского королевского дома от 1657 года, запрещающего ночные венчания в церкви. Почему предки стапхорстцев все-таки венчались по ночам? Почему мужьям позволялось входить в дом только с наступлением сумерек? Не знаю.

Во всяком случае, подобный обычай бытует во многих местах земли, где никто никогда не слышал о Стапхорсте. В Бирме, у племени кхази, муж входит в дом тещи (где живет его жена) только под покровом ночи. В Бен-галии, у типпера, мужья тоже возвращаются к семейному очагу с наступлением сумерек. Подобные же табу наблюдаются у некоторых племен

в Центральной Азии, в северном Иране, у ва-камба в восточной Африке, у индейцев-ироке-зов, у племени бороро в Амазонии, у различных более мелких этнических групп на островах Карибского моря, на Новой Гвинее и т. д. Плутарх, описывая спартанцев, упоминает о мужьях, «которые весь светлый день проводят с одногодками и отправляются к супругам с большой осторожностью из боязни, что их заметят». Ну, прямо сегодняшний Стапхорст!

Деревня разделена на несколько хуторов, по шесть ферм в каждом. Соседи называются «скорыми друзьями». Помощь, которую они обязаны оказывать в трудную минуту жизни, не зависит от их взаимоотношений. Живут рядом — значит, обязаны помогать! Отказаться было бы равнозначно автоматическому исключению из общества.

Время идет. И конечно, рано или поздно, говорю я себе, табу Стапхорста должны исчезнуть сами по себе. Я сказал об этом молодому парню, только что вернувшемуся с военной службы в родные места.

— Вы видите, — сказал мне Ханник, — машины, телевизоры, газеты. Но не думайте, что от всего этого Стапхорст перестает быть Стапхор-стом. Наши обычаи по-мргают нам жить, помогают утвердить себя. Я, например, не чувствую себя хуже оттого, что живу иначе, чем в городе. Меня здесь понимают — и это самое главное. Разве не так?

Я вспомнил Сент-Эк-зюпери: «...Обычай — это то, что придает вкус жизни, это игра, позволяющая нам утвердить самое себя». Разве не об этом же говорил Ханник?

Перевел с французского М. МАРИКОВ

49